Александра Сашнева - Танго с ветром

После всего этого Джонни делает вот что: он хватает Соню рукой за подбородок — точно собаку — и говорит:

— Привет. Решил зайти за тобой. Пора на урок.

Соня, мгновенно вскипев, бьет Джонни по руке.

— Никогда так не делай. Заведи собаку и хватай ее за морду.

Джонни с абсолютно равнодушным лицом убирает руку и спокойно замечает:

— Прости. Но другим это нравится.

Соня встает, поднимает свои вещи и злобно выпаливает:

— Вот и хватай, Джонни-с-пляжа, тех, кому это нравится!

Она сердито идет к серфстанции. Ей не хочется устраивать разборки на публике, но и спустить Джонни такое самовольство она не собирается. А он — будто глупый, будто ничего не понимает — догоняет ее. Бежит за нею, как пес. Только что хвостом не виляет. Попробуй отстань от него. Никак.

Он стал ее тенью. Идет шаг в шаг. Да и выбора нет. Здесь ведь нет другой серфстанции.

Все оставшиеся смотрят Соне вслед.

Игорян качает головой.

— Какие тут страсти-то кипят. А мы ничего и не знали.

Рита поднимается и молча идет к воде.

Джонни смотрит, как Соня управляется с парусом. Соню относит в открытое море. Джонни идет рядом на своем белом красавце. Он легко скользит с волны на волну, как будто парус — часть его тела. Так легко, будто это просто. Парус — игрушка в руках Джонни.

У Сони все не так просто. Волна норовит ее скинуть с доски. И не то чтобы управлять, просто стоять на серфе ей трудновато. Просто идти вперед. Но Джонни нужно, чтобы Соня шла в нужную ему сторону. Ему бы не хотелось, чтобы появились проблемы. Конечно, с доской Соня не утонет, но если она попадет в течение, которое уходит от берега, то возвращать ее придется очень долго.

— Соня! Соня! Парус вниз! Вниз парус! Руку выпрями!

Соня не слышит, шум моря заглушает голос Джонни.

Соня оборачивается и падает. Конечно, доска не даст ей утонуть, но Соня не привыкла находиться так далеко в море, и ей страшно. Немножко страшно.

Взобравшись на доску, она начинает поднимать парус, но чертова бортовая качка мешает. И Соня снова роняет парус и снова падает.

Джонни следит за Соней.

Парус опять падает, и на этот раз Соня долго не поднимается на доску.

Джонни снова кричит.

— Что такое? Поднимай парус! Поднимай!

— Не могу! Он отвязался!

Соня пытается привязать веревку. Веревка срывается. В этой борьбе ее относит на камни. Она все понимает, и ярость и бессилие доводят ее до исступления.

— А-а-а-а! — кричит Соня. — Долбаная веревка! А-а-а!

Прооравшись, Соня опускается в воду целиком и слушает, как на запредельной высоте хлопает микропузырьки, из которых потом родится пена.

Она открывает глаза и по тени, скользящей по дну, по тени, похожей на тень акулы, видит, что Джонни догнал ее. Соня выныривает и смотрит на его губы. Она где-то читала, что глаза легко врут, а вот губы не могут соврать.

Губы не могут быть расслабленными, если человек врет.

— Ты же специально сделал так, чтобы парус отвязался? — с ходу нападает она на Джонни.

— И что ты хочешь, чтобы я тебе ответил? — голос Джонни даже не дрогнет, а глаз не видно за очками.

— Да. Ты прав. Глупый вопрос. Но я же плачу тебе не за то, что ты в психологии на мне тренируешься.

— Это упрек?

— Не знаю, — она недовольна и растеряна, и не знает, что делать.

— Что-то изменилось, — констатирует Джонни. — Вчера ты была другой. Что-то случилось ночью. Что?

— Ничего.

Джонни начинает привязывать парус Сони, он долго возится с ним.

— Вот и все, — говорит он, закончив. — Доска прокатная. Полное дерьмо. Вот и все. Нет никакого заговора.

— Прости. Показалось так, — Соне стыдно. Теперь ей стыдно.

Джонни гладит Соню по мокрым волосам и воровато касается губами ее шеи.

— Что делаешь после обеда?

— Не знаю. Не думала. А что тут можно делать?

— Хочешь, поедем на Херсонес, руины посмотрим?

— Хочу.

Рука Джонни остается на ее талии.

Кипарисы, тополя, можжевельник. Люди ненадежны. Люди уходят, остаются тополя. Дорога, извиваясь, поднимается к Херсонесу. Смысл этого движения в иллюзии спасения. Все, что мы делаем, — это иллюзия спасения. Как будто бы в этом есть некий смысл. Вот посмотришь на руины, и вроде жизнь не зря прошла. Руины эти и тополя пережили, и еще переживут. А ты их видел. Вроде зачерпнул из вечности немного себе. Стал вечнее на все эти тысячи лет. Круто. И, в сущности, это так и есть. Что такое жизнь? В основном — воспоминания, планы и ощущения настоящего. Но самого настоящего-то нет никакого. Как отражение на воде. Есть оно? Нет. У него нет ни толщины, ни веса. Можно только смотреть на него. А у прошлого есть вес, оно было и осталось, и тем доказало свою состоятельность. Прошлое — это предметы, которые уже существует. Возможно, что страсть к созданию предметов просто выражает стремление людей остановить время, придать эфемерному плотность.

На Херсонесе тихо. Среди руин бродят туристы. Но тишина так огромна, что обрывки фраз почти не вредят ей. Только плеск моря и ветер.

Соня гладит кошку. Ветерок треплет рыжую шерсть.

— Да ты просто красотка. Мур-мур-мур.

Соня слышит щелчок фотоаппарата и, оглянувшись, видит, что Джонни фотографирует ее на профессиональный фотоаппарат.

— Ого! Машинка-то у тебя ничего себе! Это ты из-за нее рюкзак носишь все время?

— Ага.

— Покажи, — Соня подходит к Джонни и становится близко-близко, и сама подныривает под его руку. Бирюзовый шарфик закрывает лицо Джонни. Он убирает его и начинает нажимать кнопку, прощелкивая фотки.

Соне нравится она с кошкой, но ей этого мало. Она берет Джонни за руку и вытягивает ее вперед. Джонни послушно нажимает спуск. Теперь они вдвоем на фотке.

Они вместе смотрят на дисплей. Они очень похожи.

— Мы чем-то очень похожи, — говорит Соня. — Жаль, что я не помню в своем альбоме наших детских фоток.

— Да. Ты могла быть моей сестрой, — соглашается Джонни и начинает читать стихи.

Соня дослушивает до конца волнующий голос Джонни, выскальзывает из объятий и спрашивает:

— Ну что, братишка? Сыграем в правду?

— Давай.

— Как тебя зовут?

— Марк. Марк Даркман. Мама назвала меня Марком. Она была актрисой. Погибла в аварии. Дождь, ночь, вино. Мама была красавицей. С капитаном дальнего плавания на «Волге». Ничего не осталось, ни «Волги», ни капитана.

— Сколько тебе было?

— Три года. Рос с бабушкой.

Они стоят внутри руин и ничего не делают, они просто смотрят друг на друга, но они думают, и мысли отражаются на их лицах. И лицо Сони отражает лицо Джонни, а лицо Джонни отражает лицо Сони, и этот бесконечный коридор отражений все быстрее усиливает мысли, и лицо Джонни все ближе к лицу Сони, и дыхание касается кожи прежде, чем губы коснутся губ, и язык Джонни скользнет внутрь ее рта, в его влажное горячее нутро.