Александра Сашнева - Танго с ветром

Посмотрев на себя в зеркале, он брызгается дезодорантом, а потом прыскает на живот духами с феромонами, купленными в сексшопе.

Уже темно. И в воду смотреть страшно. Темнота неба неотличима от темноты моря. Только огни обозначают мир. Кажется, что катер идет по ночному асфальту, залитому водой после дождя.

И Соня невольно вспоминает Москву. Москва — дом. Ей даже не приходит в голову мысль, что можно бросить все и уехать к чертовой бабушке. Куда? Например, сюда.

Катер причаливает, Соня выходит на берег. За ней увязывается какой-то мужик. Вроде он даже и занят своими делами, но необъяснимая тревога заставляет Соню держаться ближе к толпе.

Соня в отчаянии. Она едет в полупустой маршрутке. Рядом на сиденье возникает Оди. Они сидят сзади. Их никто не видит.

— Ты видел? — спрашивает Соня Оди.

— О чем ты?

— Взгляд. Я специально приоткрыла глаза, чтобы увидеть, какой у него взгляд. Что он чувствует.

— И что тебе показалось?

— Мне показалось, что он готов меня убить.

— Убить? А если у всех мужчин в приливе страсти такие лица?

— Что? Они все хотят убить? — удивляется Соня.

— Возможно, это просто маска. Это не имеет никакого отношения к тому, что он думает. Знаешь, ты в момент оргазма тоже на черта похожа.

Соня недовольно морщится.

— Что?

Оди смеется.

— Я хотел сказать, что мужчина — агрессивное существо, и его лицо в момент страсти может выражать совсем не то, что ты ожидаешь.

Соня молчит. Маршрутка несется по шоссе, рассекая темноту фарами. Темная пелена летит навстречу. Пыльная паутина. Как на старом чердаке.

Соня обнимает Оди.

— Ну, еще заплачь, — шутит он. — Если ты его боишься, то какого черта тебе от него надо? Ты сама лезешь в ловушку, как оса в банку с вареньем.

— Ты сказал — в ловушку?

— Знаешь, любой мужчина готовит женщине ловушку. Любовь — это ловушка. Важно найти слабое место и использовать его как приманку. А потом все просто. Хорошо приманенная добыла сама сделает все, что нужно. Приберется в клетке, сварит кофе и будет уверена, что она и есть хозяйка.

— Ты злой?

— Есть немного. Но я не защищаю Джонни. Если честно, он мне не нравится. Он псих. А от психов жди беды.

— Вот!

— Ты никогда не думала, почему женщины закрывают глаза во время секса?

— Нет. Так получается.

— Смешная… Наверное, не нужно, чтобы они видели это озверевшее существо с выпученными глазами. Пусть она его воображает там, внутри своего путешествия к катарсису.

— Думаешь? — Соня уже не так уверена в своем восприятии лица Джонни.

— К тому же не забывай, что Вадик сильно испортил твое зрение.

Соня смотрит в несущуюся навстречу ночь и пытается вспомнить Вадика. Но понимает, что забыла его лицо. Забыла. И ей не жаль этого. И не радостно от этого. Просто все равно. Все равно.

Посреди номера стоят чемоданы Малышки, администратор смотрит на сломанную кровать.

— Я заплачу, — говорит Малышка и лезет за кошельком.

Раздается стук в дверь. Джонни входит сияющий, светлый, свежий. Все смотрят не него. Джонни выдерживает паузу. Время в его руках. Он теперь хозяин времени, он считает секунды. Нет никаких секунд. Время — это события. И Джонни производит события. Он производит их в своей голове и выплескивает наружу.

Конечно, это всего лишь шоу. Но что не шоу? То шоу, к которому мы привыкли, кажется нам реальностью, но на самом деле не так уж оно и реально на поверку. Малышка спутана в чувствах, она опять чувствует подвох. Она опять чувствует, что вместо реальности ей подсунули кусок органзы. И Джонни помогает ей. Ничего не случится, это никак не изменит жизнь Малышки. Она сядет в поезд и уедет. Потом ветер унесет органзу, сверкающую в ее воспоминаниях, и останется жизнь Малышки. Но в этой новой жизни у нее будут фотки, на которых она прекрасна. Джонни уже ну будет, но будет что-то другое. Разве это плохо? Разве это не стоит того, чтобы у Джонни остался объектив? Разве нет?

Возможно, он не имеет права решать за Малышку ее судьбу, но таков Джонни. Это его выбор. В конце концов, мы все друг за друга принимаем решения и не несем за них ответственности. Мы роняем фразы, даже не думая о том, что они могут изменить чью-то жизнь. По крайней мере Джонни точно знает, что останется Малышке.

— Я не мог. Правда. Это все из-за жены. Ей стало плохо. Но я привез тебе фотки. Выставлю их на конкурс, если ты разрешишь.

Джонни швыряет на кровать пакет.

— Все нормально? — спрашивает Малышка у администратора.

— Да. Все хорошо.

Горничная и администратор уходят.

— Ну-ка! — Малышка раскрывает пакет и вытаскивает фотки.

Они великолепны.

— Это я? Я? — у Малышки от волнения пропадает голос.

— Ты.

— С ума сойти. Я — и вдруг красивая? — Малышка все еще не верит.

— Я хотел показать это тебе.

Джонни наклоняется к Малышке, чтобы поцеловать ее, но Малышка останавливает его.

— Почему я думала, что ты глупый лоботряс? Ты настоящий талант. Спасибо, Джонни. И прости. Я глупо себя вела.

Малышка вытирает слезы.

— Нормально все. Это я виноват.

— Я поняла все, — Малышка приходит в себя. — Твоя жена не парализована. Ты любишь ее. И ты прав.

И вот они на вокзале. Ночь. Но теперь их связывает нечто больше, чем все то, что происходило до этого. Между ними теперь нет ни игры, ни лжи. Правда — это самое дорогое, что один человек может предложить другому. У Джонни в руках сумка с техникой и сумка Малышки.

Малышка обнимает Джонни.

— Спасибо, Джонни. Никогда еще не была я так счастлива. И так несчастна.

Джонни легко целует ее в щеку. Он чувствует сквозь кожу звуки печали, что начинают звенеть в ее теле. Тело Малышки звенит будущей скукой, обыденностью офиса, настороженностью охоты — городской охоты за деньгами, за статусом, за самооценкой, за билетами на Крит, в Шарм-эль-Шейх, в Ниццу, на Бали, на Таити, в Эмираты. Пожалуй, минуты рая на берегу моря или океана — это и есть то реальное, что может оправдать бессмысленную беготню Малышки за деньгами. Дети? А что дети? Они уже выросли и начали свою беготню. И мы все улыбаемся и делаем вид, что все нормально, что мы верим, будто это и есть счастье.

Но на самом деле мы все хотим одного: назад в колыбельку, и чтобы мама давала грудь и вертела перед лицом погремушкой. Вот оно, счастье: сиська и погремушка.

А потом ты вырастаешь, и тебе больше не дают ни то ни другое. Впрочем, погремушку тебе могут дать, чтобы по-тихому присосаться к тебе, пока ты рассматриваешь блестящую безделушку.

И когда ты все понимаешь, ты начинаешь тосковать о настоящей погремушке. О бесплатной безопасной погремушке. Ты уже догадываешься, что так не бывает, поэтому соглашаешься притвориться, что где-то там — в Тае, на Бали, в Перу — можно найти бесплатную, неопасную игрушку. Так и есть. Турагентства заботятся о том, чтобы прайс не превышал твоих возможностей.