Даша Берег - Три времени года в бутылочном стекле

Человек должен быть гармоничным.

– Ты должна решить прежде всего, чего ты хочешь, – часто советовал Кирилл.

«Я на самом деле нескладная», – начинала порой думать Ада, наливая себе очередной бокал вина, – «негармоничная – это точно. И чего хочу, тоже никогда толком не знаю. Вот в чем вся беда. Вот в чем».

Она плакала перед зеркалом, ей было жалко себя, но слезы были очищающие, и приносили облегчение. Вино ввергало ее в состояние исповеди перед самой собой, и Ада отпускала себе все грехи, и просила прощения, и прощала себя, и любила себя, и наливала еще, и уже смеялась. Комната кружилась вокруг нее яркой детской каруселью, жизнь кружилась в замкнутом круге, голова кружилась, и вальсу этому не было конца. Вернее, он был – где-то на дне очередной бутылки, но ей так отчаянно хотелось танцевать, что уйти с этого бала было просто невозможно. Часы били двенадцать, и, может, там, снаружи, карета и превращалась в тыкву, но здесь, внутри, Ада продолжала танцевать.

– Ты должна решить прежде всего, чего ты хочешь, – часто советовал Кирилл.

Ада четко делила людей на своих и посторонних. Даже те, кого она в разные годы своей жизни называла друзьями, оставались для нее посторонними, не говоря уже о всевозможных знакомых и коллегах по работе, свои же – это Денис, Кирилл, родители и дядя с тетей, именно в такой последовательности. Когда еще не было Дениса, был просто Кирилл.

Они были до смешного с ним похожи и не похожи одновременно. Фигурами оба пошли в матерей: Кирилл полноватый, взбитый, кровь с молоком, Ада же высокая и худая, зато лица, по крайней мере, до Адиной ринопластики, совершенно одинаковые, астаховские. Кирилл унаследовал от родителей все самое хорошее, Ада – самое бесполезное. Все Кирилловские задумки осуществлялись при малейшем взмахе его руки, Ада же лишь могла часами ходить по квартире, громко разговаривая сама с собой, но дело при этом с мертвой точки не двигалось. Кирилл не требовал от жизни многого, Ада хотела всего сразу.

Для Ады Кирилл был подробнейшей инструкцией по жизни, сборником вопросов и ответов.

– Почему все так происходит? – в любой момент могла спросить Ада, на что брат бы незамедлительно ответил:

– Да потому что вокруг одни дураки и сволочи, – и продолжил бы разговор дальше. Любой ситуации Кирилл мог дать вот такое точное и краткое описание.

Сам Кирилл говорил Аде так:

– Люди делятся на две категории. Для одних окружающие в подавляющем большинстве своем очень симпатичные люди. Например, для моей медсестры, Ленки Гольтлиб, что сантехник, скажем, Вася, что начмед Егоровна – просто замечательнейшие создания. Она прям может подойти ко мне и сказать: «Этот Вася такой красивый, правда?», хотя Вася – прыщавый подонок с ацефалией, а Егоровна – старая дура в миниюбке и с ногами-колесом. Ленка Гольтлиб потрясающе, ошеломительно счастлива!.. А мы с тобой, Адель, относимся к другой категории. Для нас большинство людей омерзительно-отвратительны. Посмотри вокруг! Мы окружены дряблыми толстыми задницами, рожами-кирпичом и пошлейшей глупостью! И ведь все эти люди считают себя нормальными, вот что самое ужасное!

Кирилл обладал целым набором отрицательных свойств характера – цинизмом, снобизмом, неуважением ко всему и вся, злословием с особо едучей язвительностью, и, в последнее время, какой-то даже стариковской ворчливостью. Как и у близнецов Астаховых, едкая ремарка, которая только-только формировалась у Ады в голове, в то же мгновение уже вылетала из Кириллового рта, словно на все-то у него готов ответ, да такой, что не каждый решится озвучить. Но каким бы он ни был, Ада все равно любила брата. Для нее он был замечательным, в меру веселым и всегда интересным человеком, человеком, которого, как он и предсказывал, все любили, и вокруг которого крутился мир. К тому же она знала много показательных примеров, в которых брат проявлял себя с хорошей стороны. Например, он мог целый день материть своего непутевого друга Олежика, а вечером отдать ему на неопределенный срок крупную сумму, которую откладывал для себя, или мог подкармливать бродячих собак у себя в гараже. Нет, Кирилл Астахов не был плохим человеком. Просто его надо было понять.

Ада приняла всю Кирилловскую философию. Они могли говорить часами, используя только им одним понятный жаргон, придуманный, конечно, Кириллом, с его способностью раздавать всем прозвища. Могли молчать, или просто слушать музыку. Аде больше нравился русский рок, Кириллу – западный, но в целом их вкусы совпадали. Ада не знала, что бы она делала без брата.

Кирилл упустил тот момент, когда Ада начала пить. Собственно, только поздравляя ее с двадцатипятилетием, он понял, что младшая сестренка давно превратилась во взрослую женщину, у которой отдельное жилье, работа и женатый любовник, но и с осознанием этого на него не снизошло небесное откровение, он просто поставил в своем жизненном блокнотике галочку: сестренка уже большая. Вот и все.

Сестренка большая – это скорее радует. Да, по сути, и сестренкой-то она для него никогда не была. Ада – хороший, верный друг, только помладше. Они росли вместе, но порознь – Кирилл знал характер сестры до мельчайших подробностей, но никогда не задумывался, с кем она проводит вечера. Особенно теперь. Поэтому, впервые учуяв от нее запах перегара полгода назад, ему и в голову не пришло заподозрить что-то неладное. Посиделки с друзьями, девичник какой – да мало ли что, сестренка-то большая. Потом случаи эти участились, и Кирилл словно бы задумался – а могла ли Ада присутствовать на девичнике? Есть ли у нее подруги? Раньше – да, раньше, кажется, она большую часть времени проводила одна, или же в его, Кирилловской компании – ей, ссыкухе, льстило внимание старших ребят. Но, тем не менее, в школе, кажется, у нее своих друзей не было. А теперь? Подруги? Черт их знает…

– Ты вчера выпивала, что ли? Что за повод, с кем праздник? – решил подколоть как-то он.

– Да с кем мне и что праздновать-то? – хмуро бросила Ада в ответ. У нее дико раскалывалась голова.

Да мало ли что. И только как-то раз, случайно позвонив ей в пятничный вечер, и услышав голос явно пьяного, и даже, невменяемого человека, Кирилл понял: сестра пьет одна. Читать морали ей, конечно, было бессмысленно. Любые разговоры на эту тему Ада пресекала, пресекала зло и смущенно. А тут еще и своих проблем невпроворот – жена, дележ имущества… Вынужденный смотреть на мир через призму своего Процесса, Кирилл решил пока просто наблюдать за сестрой со стороны. Звонить почаще. Да и что тут сделаешь? Перебесится – не алкоголик же она. Все временно. Вот кончится Процесс – можно будет и поднажать…

– Эх… – Кирилл провел указательным пальцем по рулю. Был ранний субботний вечер, они с Адой уже минут пятнадцать черепашьим ходом двигались в пробке по улице 70-летия Октября. Третью зиму подряд морозы в январе стабильно держались под минус тридцать, что, с одной стороны, уменьшало количество машин в городе, а с другой – периодически образовывало заторы на дорогах, когда чей-нибудь автомобиль переставал функционировать. Сама Ада даже не рисковала выезжать в такую погоду на своей старой «Тойоте» восемьдесят девятого года выпуска, и брат периодически забирал ее с работы. У Кирилла по субботам чаще всего был выходной, но, когда семейные вечера перестали быть для него семейными, он цеплялся за любой повод, чтобы не оставаться в одиночестве.