Даша Берег - Три времени года в бутылочном стекле

– Его и так тебе никто не вернет, хоть с Денисом, хоть без.

– Я знаю. Но так у меня еще есть шанс. Хоть на что-то. А с ним шанса уже нет…

– Я в жопу пьяный. Наверное, ты мне завтра все расскажешь. Я сейчас не могу ничего понять. Совсем.

Мир стянулся вокруг этого маленького пятачка, он давил на Аду, словно пытаясь задушить, или, наоборот, пытаясь спасти, выдавив из нее всю черноту, вставшую поперек горла, и, не в силах это терпеть, Ада зарыдала. Она плакала, не убирая рук от лица, руки промокли, а с глаз, должно быть, потекла тушь, как когда-то давно у ее подружки, когда-то давно, когда этого ничего еще не было и не могло быть. Слезы изливались откуда-то изнутри, из самого потаенного ее нутра, слезы могли бы вымыть всю черноту из ее души, но не вымывали, а только распыляли ее вокруг, слезы опустошали, но не приносили облегчения, как не приносило ей облегчения и вино, и водка брату, и ничего, ничего в этом мире. Все было самообманом – и любовь, за которую она так цеплялась, и мечты, которым не суждено было сбыться, ничего этого не было на самом деле, а была только ночь и пустота.

Не переставая рыдать, ей захотелось, чтобы все вокруг исчезло, провалилось в тар-тарары, все – и пьяный брат, и уродливая псина, и Денис со своей семьей, и журнал «Я такая», и разочарованная мать, а она наверняка была разочарована ей – незамужней и бездетной, и она вспомнила: «покончив с собой, уничтожить весь мир», и то, что было перед этим – «на патриархальной свалке устаревших понятий, использованных образов и вежливых слов», и ей действительно захотелось умереть, но так, чтобы все вокруг при этом умерло тоже, и осталась одна пустота. Но, как и говорил ранее Кирилл, это было невозможно.

Брат задумчиво глядел куда-то вбок, взлохмачивая шесть Желтопса на холке. Ему чудилось, что он оказался в бутылке из толстого стекла, и вся его прошлая жизнь осталась за этим стеклом, а внутри был полный вакуум. Рыдания сестры тоже были снаружи, и далеко, и близко, но он ничем не мог ей помочь, так же, как и она ему. Эти беды нужно было пережить им каждому по одиночке, иначе не встать и не пойти дальше.

– Пойдем в гараж, Адель, – сказал он ей, когда она успокоилась, – там теплее.

Ада поднялась и послушно пошла за братом, как жертвенный барашек. В гараже приятно светила крохотная лампочка на потолке и пахло погребом.

– Желтопёс! – к Кириллу вернулась былая бодрость и он громко хлопнул в ладоши, приглашая того тоже войти, но Желтопёс предпочел остаться снаружи. – Ту собачку, что бежит за мной, зовут Последний Шанс… А, херово я пою. Он меня так напугал сегодня. Я полез в погреб, поднимаюсь, думая, что я тут один, и упираюсь в его морду…

– А зачем ты в погреб полез? – устало спросила Ада, облокотившись на бампер Кирилловской машины. Рыдания выжали из нее все силы, так и не принеся облегчения.

– За огурцами. Тут же тещины огурцы хранятся, они у нее знатные! Наши матери не умеют солить огурцы, у моей они слишком мягкие, твоя вечно уксуса перельет, а у Надькиной, что-что, а огурцы выходят отменные. Попробуй, как хрустят!

– Что я, не пробовала их, что ли?..

– Ну, не хочешь, как хочешь, – сдался Кирилл и допил одним глотком оставшуюся водку, закусив отменным огурцом, – водка кончилась, надо еще взять.

– Да хватит тебе на сегодня… Что случилось у тебя?

Сначала ей показалось, что брат не ответит – тот продолжал хрустеть огурцом и смотреть в сторону, ему и самому сначала казалось, что он не ответит, но он ответил.

– Кончился Процесс, – глухо сказал Кирилл, – все кончилось.

– И чем кончилось? – тихо спросила Ада, хотя, глядя на состояние брата, уже знала ответ.

– Мы все просрали, Адель, все…

– Ты отдал ей кабинет?

– И кабинет, и все… пусть подавится. Надюша… Такая блядь, эта Надюша… А я… Я что-нибудь пер… придумаю. Вон, гараж же у меня остался, в гараже буду работать. Желтопёс мне ассистировать будет.

Кирилл замолчал. Ада поняла, что для него этот результат был неизбежным с самого начала, но, как бы неизбежен и предсказуем он не был, ударил он по брату хорошо. Ей захотелось протянуть к нему руку, но та повисла безвольной плетью. Он был в вакууме, она была в вакууме, а в мире царила пустота.

– Да хрен с этим, – оправился, наконец, Кирилл, и достал с верхней полки старый магнитофон, – мы же тут музыку слушали с Желтопсом, пока ты не приехала. Батарейки, правда, садятся уже…

Он нажал на «Play», и из магнитофона зашипела какофония, в которой Ада узнала «Гражданскую Оборону».

– «Слишком хорошо, чтоб отказаться, слишком страшно, чтобы взять, и нечего теряяяять, нечего теряять», – пропел брат вместе с Летовым, – вот лучше и не скажешь, а? А я вот взял, хоть и страшно было…

– Поехали домой, – тихо попросила Ада.

Ей странно было видеть этого нового брата – пьющего дешевую водку, а не «Чивас Ригал», и поедающего огурцы прямо из трехлитровой банки, с истерично орущим Летовым из старого магнитофона, а не интеллигентно разливающего басами по всей его большой квартире с дорогущим ремонтом Джо Коккером, со страшным псом, глазеющим на них в щель от приоткрытой двери. Ей всегда казалось, что она знала его как свои пять пальцев – милого, доброго, злобного брата, но сейчас никак не могла понять, где же он настоящий – там, во вчерашнем дне или здесь, раздавленно-пьяный в сыром гараже. Она поняла одно: несмотря на всех людей, круживших вокруг него, несмотря на веселых и вроде бы верных друзей, Кирилл Астахов был бесконечно одинок, и сейчас это одиночество сдавило его, окружило этой ночью, снегом и безобразным псом, он был бесконечно одинок так же, как и она сама, так же, как и все остальные люди.

– Подожди. Щас еще одну песню послушаем, – Кирилл достал кассету и стал перематывать ее с помощью отвертки, – там дальше будет «пластмассовый мир победил, макет оказался сильней». Ты за водкой точно не хочешь сходить?

Ада отрицательно покачала головой.

Ей удалось усадить его в машину только минут через двадцать, прослушав еще пару опусов Летова. Кирилл послушно плюхнулся на заднее сидение и прислонил голову к стеклу. Ада закрыла за него гараж, села за руль и медленно начала выезжать из кооператива, оставляя позади растерянного Желтопса. Тот смотрел им вслед, пока они не скрылись из вида.

Было уже ближе к полуночи, дороги опустели, и Ада ехала почти с удовольствием. Остановившись на светофоре, она оглянулась назад – брат все также не поднимал голову от стекла. Глаза его были закрыты, а по щекам текли слезы. Кроме Адиной «Тойоты», других машин на перекрестке не было, и ей показалось, что они с братом – единственные выжившие после кораблекрушения.

Что-то происходило еще в последующие пару дней – нужно было вставать утром, ложиться вечером, ходить на работу, нужно было переговорить с братом – но все это слилось для нее в серую пелену, без звуков и запахов. Подобное она ощущала пару раз, когда в детстве падала в обморок от жары и духоты – сначала исчезали звуки, потом пропадал цвет и наступала темнота, сейчас она чувствовала себя так, как за мгновение от этой темноты, но при этом еще нужно было двигаться, работать, говорить. В холодильнике стояли две бутылки дешевого шампанского, оставшиеся еще с Нового Года, каждый вечер Ада открывала дверку, смотрела на них, и закрывала снова.