Даша Берег - Три времени года в бутылочном стекле

– Как не хочет – хочет! – искренне удивился Олежик и в подтверждение потряс сына.

– Не хочу! – заверещал Андрюша и, вырвавшись из отцовской хватки, стал бегать вокруг стола.

– Захочет – куда ему деваться? – неуверенно решил Олежик, обращаясь почему-то к Аде, видимо, в поисках поддержки, и Ада сочувственно покачала головой:

– Конечно, захочет, у него же краги теперь есть…

– Он раньше не хотел, потому что у него краг не было! – заржал Орех. – Нет, братва, я думаю шанс в этом году у нас есть.

– Конечно, – согласился Петя, – в пппрошлом годдду ттоже играли не очень сначала, а пппотом вытянулись, и бббронзу вззяли…

– И серебро бы взяли, если бы твоя жена тайно за «Акбарс» не болела, – пошутил Кирилл, намекая на татарские корни Петиной жены, и они с Борисом по-детски захихикали.

– Я за «Авангард» всегда болею, при чем здесь «Акбарс», – спокойно ответила Дина Кляйн. Они с Петей олицетворяли саму невозмутимость во всем этом веселом и разнобойном гвалте.

Время аренды зала подходило к концу. Ада отметила, что, не считая плюхающихся в воду детей, полноценно использовали бассейн только она и Юля, остальные же больше слонялись от стола к сауне и обратно, убивая время за дурацкими разговорами. Кирилл с Борисом так вообще, кажется, из-за стола ни разу не поднялись, только подъели мандарины и выпили свои напитки: Кирилл – безалкогольное пиво, которое он перед Адой пытался выдать за алкогольное, а Борис – приторно-сладкую «Грушевку», такую же невыносимую, как в славном советском детстве. Но видеть веселого и счастливого как будто, впервые за долгое время, брата, окруженного такими же веселыми людьми, было приятно. Все-таки Кирилл, в отличие от Ады, в своей беде не оставался один, и хорошо, что был такой вот бассейн, и такая компания обаятельных дуриков, в которой брату можно было отвести душу. У Ады не было и этого.

Из старого магнитофона, стоящего в углу стола и на убавленной громкости тихонько вещающего различную музыкальную дичь все это время, запел Градский «Как молоды мы были». Дослушав песню до «первый тайм мы уже отыграли», Борис печально вздохнул и сказал сыну:

– Вот, Игореша, а мы уже с мамой скоро и второй тайм отыграем…

– Так что ты, Борис, переживаешь, будет же и третий тайм, – весело сказал Вова-Орех.

– А следом – еще овер-тайм, – подключился Кирилл, – а, может быть, даже буллиты…

Все, кроме Олежика, дружно засмеялись. До Олежика метафоры всегда доходили с трудом.

– До буллитов не хотелось бы, – строго сказал Борис.

Пора было собираться. Переодевшись раньше всех, Натали упорхала разогревать машину.

– А Олежик справится сам с ребенком? – недоверчиво спросила Ада у Юли, вспоминая, что до этого Андрюша всегда переодевался вместе с мамой.

– Посмотрим на выходе, – ответила Юля, – Олежика надо проверять всегда.

На выходе выяснилось, что справлялся Олежик неважно: в пустой мужской раздевалке стоял маленький Андрюша в одних трусах, и с загадочным видом прижимал к уху фен, как сотовый телефон, а его отец, стоявший рядом уже в пуховике и шапке, только несчастным голосом стонал:

– Андрюююша, блять… Ну, Андрюююша!..

– Позвать Натали? – тихо спросила Ада у Юли.

– Иди в машину, я их сейчас выведу, – уверенно отмахнулась та.

– Юля – прямо мамочка такая, – сказала Ада Кириллу, когда они сели в его машину, Ада, как и обещала – за руль, а брат рядом.

– На работе она и есть для них мама, они же – как дети малые…

Хотя Кирилл не купался и не парился, лицо у него было довольное и порозовевшее. Видимо, мысли о Процессе на время отлегли.

«Ну и ладушки», – подумала Ада, а вслух, хитро прищурив глаза, спросила:

– Может, все-таки, сядешь за руль?

– Окстись, Адель, я же выпил!..

– Ну, если выпил, то, конечно, не стоит, – усмехнулась Ада и завела мотор.

Только в течении следующей недели Ада осознала, как мало в ее нынешней жизни таких вот незатейливых сборищ, пусть даже с чужими друзьями. Словно подпитанная дурацкими разговорами, она порхала как птичка – провела хорошую фотосессию для январской женщины, написала пару весьма солнечных и искрометных заметок в «Танечку», коллеги не раздражали, а встреча с Денисом не принесла разочарования.

Впервые на тяжелом осадке от свидания Ада поймала себя где-то полгода назад. В тот раз они не ссорились, не спорили, Денис не опоздал и не отменял встречу, но, закрывая за ним дверь, Ада чувствовала у себя внутри странную, гнетущую черноту, и никак не могла понять, откуда она взялась. Она вновь и вновь прокручивала их разговор, его жесты, свои ответы, каждый вдох – и не находила, но что-то, безусловно было, как острый шип это что-то успело проскользнуть между фразами, достроило логическую цепочку у нее в голове и залегло тенью в подсознании. Потом она еще не раз ловила себя на таких ощущениях, и пришла к выводу, что это могло быть упоминание его дома в разговоре – вскользь, незаметно, или имени его детей, фактов его жизни, с ней никак не связанной – все это откладывалось в Аде, и саднило незаживающей ранкой – маленькой, но болезненной. Она старалась не придавать этому значения, она старалась не вслушиваться в его слова и не цепляться к фразам, но шип все равно мог уколоть, и тогда Аду ждала бессонная ночь и плохое настроение на пару следующих дней, поэтому не испытать разочарования после встречи стало для нее уже маленьким счастьем.

«Как хорошо, когда можно ни о чем не переживать!» – радовалась она. Мысль эта была самообманом, но иногда можно было позволить себе и его.

Внутренний голос подсказывал ей, что это начало конца, Ада ругалась на этот голос и не желала его слушать. Был период, когда она боялась, что Денис прекратит их отношения – разлюбит ее, устанет прятаться от жены или еще что-нибудь, теперь же она впервые стала бояться, что эти отношения прекратит она сама.

«Пожалуйста», – думала она, встречая Дениса, обнимая Дениса, целуя Дениса, – «пожалуйста, не разочаровывай меня. Не скажи ничего лишнего. Обмани меня, если так будет лучше. Не дай мне тебя разлюбить. Не дай мне все разрушить».

Любовь, обида, усталость – все смешалось в ее голове в невыносимый коктейль, она хваталась за Дениса, как утопающая, но тот же внутренний голос, бывало, спрашивал ее: «А тонешь ли ты на самом деле?»…

– Я не смогу без тебя жить, – шептала она, зарываясь лицом в его курчавые, рано поседевшие волосы на макушке, и не могла понять, было ли это правдой, либо она так отчаянно пыталась себя в этом убедить, но Денис отвечал:

– Ты – самый главный для меня человек, – и буря в ее душе успокаивалась. Все было, как раньше, как пять лет назад. Никаких шипов, никаких сомнений – все хорошо.

Ей нравилось думать о предстоящем отпуске в Азии – о море, песке, луне, о том, как они будут во всем этом великолепии только вдвоем, и как все после этого наладится. Ада никогда не была заграницей, хотя попытка отдохнуть вдвоем в Турции у них уже была позапрошлым летом – Денис заранее все распланировал, Ада сделала загранпаспорт, но в последний момент все переигралось, и он поехал отдыхать вместе с семьей. Это был первый серьезный раскол в их отношениях, но в этот раз, говорил Денис, все будет по-другому. Ада цеплялась за это «по-другому», как ребенок.