Даша Берег - Три времени года в бутылочном стекле

В больших компаниях Ада не тушевалась, ей, в общем-то, все равно было, большая или маленькая, но она точно знала, что любой ее вопрос, любое замечание непременно потонет в общем гвалте, и предпочитала молчать.

– А где Кузьмич-то? – спрашивал Кирилл, и все наперебой начинали ему отвечать:

– Да пьяный уже Кузьмич!

– У него же жена к матери на неделю в гости уехала!

– Он ссказал, что ему пппиво по воскресеньям надо с самого утра пппить, – пояснил даже молчаливый Петя, отвлекшись на секунду от дочки, – мы его хотттели ппподвезти, но он все равно отказзался.

Кузьмич, закадычный напарник Олежика по работе и всяческим приключениям, был также «героем Примадента» и, будучи здесь, несомненно, добавил бы колорита. Дерзкий и шебутной, он любил русифицировать до понятных слов разные иностранные названия, злословить, говорить на ломаном польском, когда выпьет и подкалывать всех наравне с Кириллом. Например, он мог бы рассказать про то, как в шиномонтажке ему меняли колеса «Hankook» («местные гонококки поменяли мне мои «гонококки» за косарь»), а жена хочет продать его любимого енота, он же «Nissan Note». С Кузьмичем было весело, но пил он еще чернее Олежика.

«Проклятье зубных техников», – вздыхал Кирилл.

Ада подсела к грустному Борису.

– Обдолбался уже бедный Иван Кузьмич «Овип Локосов», – сказал он ей и тоже тяжко вздохнул. Больше всего Борис Ярцев любил вздыхать и называть всех полными именами.

– Овип чего?

– Пиво «Сокол», не помните такую рекламу? – спросил четырнадцатилетний Игорь, сын Бориса.

– Вот, Ада Владимировна, молодежь в курсе теперь всех овипов, – проговорил Борис, щелкнув зачем-то Игоря по лбу, и еще раз вздохнул.

Борис был единственный в этой компании, кто не имел никакого отношения к стоматологии, кроме дружбы с Кириллом, и кого Ада знала чуть ли не с рождения. Он ходил с Астаховыми в одну школу, только на три класса старше брата, и жил в одном с ними подъезде, Ада хорошо знала его родителей, жену, детей, и даже недолго встречалась с его младшим братом Шуркой. Кирилл с Борисом были лучшими друзьями, часто называли друг друга в шутку на «вы» и любили друг друга нежнейшею любовью. Ада догадывалась, что любовь эта была основана на похожем отношении к жизни – Борис, по сути, был таким же снобом, как и брат, только один из них был грустным клоуном, а другой – веселым, и там, где Кирилл весело подкалывал, Борис с серьезнейшим лицом делал замечания, и когда Кирилл мог махнуть рукой и отшутиться от каких-нибудь действий Надюши, Борис устраивал молчаливую домашнюю тиранию, но вместе они могли часами рассуждать, какие все вокруг них дураки.

– Хуже простых дураков могут быть только дураки инициативные, – вещал Кирилл.

– А хуже дур – только ученые дуры, – поддакивал Борис.

Борис был порядочным скрягой, и, сколотив к сорока годам приличное состояние, продолжал торговаться на китайском рынке за дешевые джинсы, проводить отпуск на даче, а не на море, и постоянно вздыхать по поводу подорожания продуктовой корзины. Кирилл частенько эту черту в нем высмеивал, особенно после того, как заядлого меломана Бориса перестали обслуживать в его любимом музыкальном киоске,

(– Это там, где любой mp3 можно купить за 50 рублей? – смеялась Ада.

– Ага, он же, отовариваясь там раз в месяц, всё скидки требовал, как постоянному клиенту, – закатывался Кирилл)

но, с другой стороны, Кирилл получше других прекрасно понимал, что Борисовская жена ни дня в жизни не работала, а для обоих сыновей уже куплены квартиры, и вообще, все в этой жизни должно быть уравновешено. Когда Борис был не в настроении, а это день через два, он мог с матами выгнать всех домочадцев из гостиной, под предлогом, что «сейчас будет слушать Пауля Маккартни, а вы все меня достали», мог бесконечно конфронтироваться со старшим сыном, мог пилить жену, но когда теще срочно потребовалась дорогая операция, безропотно продал свою машину, а после отправил-таки всю свою семью, включая выздоровевшую тещу, на юг почти на целое лето, в то время как сам продолжил вкалывать. Этот пример всегда вспоминал Кирилл, когда Ада начинала жалеть Борисовскую жену – та порой казалось ей чересчур забитой и задавленной мужниным темпераментом.

– Хочешь не делать всю жизнь ни черта, а еще чтобы вся семейка твоя через тебя подкармливалась – будь добра, терпи Бориску! – говорил Кирилл. Возразить на это, в общем-то, было нечего.

Для Ады вздохи Бориса вместе с его грустными нотациями о превосходстве музыки Маккартни и Моррисона над всей остальной стали уже неотъемлимой частью жизни, той самой стабильной ее частью, вместе с родительским домом и полуночными беседами братьев Астаховых на кухне. Она помнила Кирилла с Борисом вихрастыми мальчишками, когда те забирали ее из детского сада, и, порой, ей странно было видеть их сейчас, пузатыми и взрослыми, с детьми и кучей недетских проблем, даже странней, чем саму себя, высокую, с новым носом и почти тридцатилетнюю.

Разговор, тем временем, скатился к хоккею. Хоккейная лихорадка начиналась в городе во второй половине зимы, и достигала своего апогея в апреле, когда разыгрывался кубок Чемпионата России. У омской команды «Авангард», они же «Омские Ястребы», в этом году шансов на призовые места было мало, что героев «Примадента», как заядлых болельщиков, заранее расстраивало. Радовалась только Натали, для которой весна 2004, года триумфа «Авангарда», обратилась полным кошмаром.

– Олежа-то тогда нажирался в хлам уже к концу каждого второго тайма, – вспоминала она, грациозно садясь рядом с Кириллом, – а уж когда они выиграли этот чертов кубок, это вообще атас был. Я же тогда на девятом месяце была, мы только купили детскую кроватку, Олежа ее два дня собирал, ну, вы представляете, сколько этому человеку надо времени, чтобы собрать несчастную кровать, старался. А когда они по буллитам выиграли, он так давай бушевать от счастья, что всю эту только что собранную кровать разломал к херам!

– Тогда вообще напряженный матч был, – под общий хохот обиженно протянул подошедший Олежик с Андрюшей под мышкой.

– Напряженные тогда соседи снизу были, а не твой дурацкий матч! Я этот хоккей ваш дурацкий ненавижу!

– Зря ты так, Натали, – вступился Вова-Орех, – хоккей – дело серьезное, тут и кровать можно сломать, если это поможет…

Натали картинно приложила руку ко лбу и пренебрежительно цокнула.

– Мы Андрюху скоро в хоккейную секцию отдадим, – похвастался Олежик, – я ему уже и краги с коньками купил.

– Купил он краги! – снова застонала Натаха, – эти краги стоят столько, что я чуть не упала! А ребенку четыре года, его никто не спросил, он вообще треклятым хоккеем заниматься не хочет!