Даша Берег - Три времени года в бутылочном стекле

– Мы снова будем семьей, как раньше, – полуплакала-полукричала мама, укачивая ее на руках, но Алиса, проваливаясь в сон от бабушкиных капель, уже не понимала, что значит семья и что значит, как раньше. Когда раньше?

Потом пришло смирение. Дед подарил ей на память книжку с репродукциями, и Алиса с родителями переехали в Сургут. Мама нашла там вокальную студию, правда, далеко от дома, но папа всегда находил время, чтобы отвезти дочку. Как раньше уже не было, но и времена изменились, Алиса повзрослела, и не хотелось уже рисовать афониных вечерами, и листать надоевшие картины. Через какое-то время родители тихо расписались, и просто стали жить дальше так, как будто бы ничего и не было. И, хотя оно было, вскоре Алиса тоже решила, что так будет лучше всего.

– Лучше всего, – произнесла вслух она.

Теткина бровь, обрисованная кружком света из лампы, вопросительно поднялась вверх.

«Как будто бы на допросе», – подумала про себя Алиса.

Тетка, видимо, и чувствовала себя, как на допросе, поэтому, немного помедлив, начала говорить:

«Правду, правду, и ничего, кроме правды!»

– Знаешь, я по молодости столького всего боялась! Боялась не выйти замуж – и это в восемнадцать-то лет! – боялась, что рожу раньше срока, а все подумают, что забеременела до свадьбы, потом развести боялась… Даже не так – не боялась, а переживала. Постоянно переживала, что же подумают люди… А думал ли вообще обо мне хоть кто-то?.. За мной муж когда ухаживал… На десять лет меня был старше, вот, казалось бы, тоже мне, жених нашелся! В общем, он постоянно злился на меня, что ему, после наших свиданий, пешком домой приходится долго по морозу идти, ну, мы же вечно загуляемся, он меня до дома проводит, а автобусы уже не ходят. И вечно он нудел, выговаривал мне, мол, сколько можно уже, давай жениться, а то коленки отморозятся. А я ж боялась – а вдруг больше никто и не предложит замуж-то? Или, правда, отморозит коленки, а как без коленок?.. Это ведь сейчас уже думаешь – мужику ведь под тридцатник было, какие коленки? Почему такси не вызвать? А тогда все казалось нормальным, ну и вышла я замуж, в восемнадцать лет. Восемнадцать лет!

Тетка смешно ухмыльнулась. Говорила она без грусти, без горечи, будто читала со сцены юмористический монолог. Мечтательной ностальгии на ее лице Алиса не обнаружила.

– Это вам сейчас хорошо: захотели – съехались, захотели – разъехались, а тогда надо ж обязательно жениться, да пораньше, чтоб наверняка какого-нибудь вот такого Вову урвать, как я. И подумай только о разводе потом – все, конец, на работе вплоть до увольнения могло дойти, ну, смотря где, конечно, кто работал. Поженились, надо чтоб ребенок через девять месяцев родился, ну, максимум, через год. Позже – тоже плохо, и кому пойдешь объяснять, что какой ребенок может быть в девятнадцать лет?

– Меня мама в восемнадцать родила…

– И вот смотри, смотри на себя в зеркало! Смотри, где ты сейчас сидишь и с кем, в восемнадцать ее мама родила!

Зеркало висело как раз напротив, и Алиса, притупленная похмельем, автоматически в него посмотрела – в зеркале сидела весьма опухшая девица в незнакомой квартире какого-то там города.

«Наверное, пила вчера весь вечер непонятно с кем!» – закричали со всех сторон люди, наполнявшие пустыми переживаниями жизнь молодой тетки.

Алиса встряхнула головой, чтобы прогнать дурь, но голова только мерзко заныла.

Угадай, кто?

– Я-то родила как положено, как заведено, через девять месяцев, но все боялась – а вдруг не доношу на месяц-другой, рожу раньше, а все подумают, что замуж беременной уже вышла, ужас ведь! – повторила снова тетка и даже расхохоталась, а Алиса, из вежливости немного улыбнувшись ей в ответ, представила, что они сейчас просто на разных планетах – тетка где-нибудь на Сатурне, где кольца, ну, а Алиса, наверное, на Плутоне, который уже вроде как и из планет-то разжаловали, и тогда вот разговор у них был бы нормальный, нормальный ситуации.

«И ни одна из нас не на Земле. Забавно.»

– Родила я Владика, и родители мои мне навстречу пошли – взяли его практически полностью на себя, я только кормила да спать укладывала – это чтобы академ не брать, и институт вовремя закончить. Спасибо им за это, конечно… И так мне нравилось это мое материнство, такое счастье это казалось, и так все легко, и чего все боятся – покормила, сцедила – и в институт, покормила, уложила – и на танцы… И года через два я Вове говорю – ну давай заведем второго, это же прелесть будет! Родим, и как раз лето будет, в деревню поедем все вчетвером, красота! А Вове по тем временам лет-то уже до чертиков было, хоть в гроб ложись, он, конечно, согласный был, и родился у нас Боря, и поехали мы в деревню на все лето, и сколько горюшка я там хлебнула! Этот же Боря орал нескончаемо просто, вот лежит ребенок, орет и орет. И я дожидалась только, пока Вова в дверь зайдет, и кидалась на станцию, там телефонная будка была, и звонила маме, и тоже орала в трубку: «Мама, Боря постоянно плачет, кошмар! Владик такой хороший был, спокойный, а этого, наверное, в роддоме подменили!» А мама мне спокойно так отвечала, что Владик тоже все время орал, только тебя, Света, дома постоянно не было… Да… Если б, конечно, я сама сидела с первым ребенком, я бы по поводу второго крепко подумала тогда… И так мне до Бориного десятого класса все казалось, что он какой-то не такой, не как Владик. Сейчас смешно даже.

Алиса, криво улыбаясь, вспомнила ее сыновей, к которым они с папой по очереди заходили перед отъездом – высокого, немного надменного Владислава, челюстно-лицевого хирурга с непропорционально большими ладонями, которому из-за этих ладоней Алисе было бы очень страшно доверить что-то миниатюрное, например, носик, и пузатого, обаятельного Бориса, директора автосалона, вышедшего их встречать с бильярдным кием в руке, хотя в его квартире никакого бильярда не наблюдалось. Пока тетка рассказывала про их детские проделки (как Владик спрятал свой дневник, или как Боря искупал болонку), Алиса думала, что когда-нибудь и маленькая девочка, любительница афониных и высохших фонтанов, будет оживать только в маминых рассказах, а люди будут видеть совсем другого человека – взрослую женщину с какой-нибудь профессией, какой-нибудь характерной внешней чертой, вроде большего пуза или ладоней, ну и, в лучшем случае, парой эпитетов, наспех раскрывающих характер.

– А десять лет назад Вова умер. И такая это катастрофа для меня была, даже говорить об этом больно. И вот ведь чудно как – и жили мы всегда не очень, и любви особой не было, и развестись нам только дети да советская власть не позволяла по молодости, а какой это для меня удар был, словно часть меня обрубили. Дети помогали, но… только время могло помочь, много времени… Ходила на работу, как заведенная, домой доберешься – и сразу спать… Врагу такой жизни не пожелаю. Только через несколько лет – лет, ты представляешь! – я это перешагнула. Поняла, что жить мне еще долго, и жить так нельзя. Продала я нашу трешку в Омске, купила эту квартиру в Сочи, с точки зрения площади обмен неконструктивный, но зато я встаю с утра, а у меня море с балкона видно! Из дома вниз спустилась – вдоль ограды нарвала и лаврушки, и розмарина, а там, через два двора, я тебе летом покажу – и инжир, и мушмула, и вкусная такая, рви не хочу! А воздух, а море! Я сыновей своих ведь до одури люблю – это маленькие они засранцы были, а выросли-то, видала, в каких богатырей! Внуки – вообще святое, но есть ведь еще я сама! Я, и я не отработавшая еще человеческая единица, я жить хочу! И, знаешь, я сейчас абсолютно, кристально-чисто счастлива! Есть вещи, которые просто нужно прожить. И я их прожила.