Даша Берег - Три времени года в бутылочном стекле

Бздыхами местные называли туристов. Алисе всегда казалось, что слово это звучит крайне обидно:

– Ой, ну ты-то куда – бздыхи. Вообще бесит, когда так говорят!

– Ага, а ты вот летом посмотри на них. Нет, есть нормальные люди, ну, туристы. А есть бздыхи.

Спорить Алисе не хотелось. Глаза уже привыкли к темноте, она села на табуретку и с интересом оглядывалась на «сочинский вариант». Голубоватый газовый огонек игриво подмигивал, так и просясь что-нибудь разогреть.

– Тут, в Сочи, начинаешь ценить простые вещи – газ, электричество, горячую воду, – улыбнулась она, – у тети Светы сейчас даже чаю не попить, полный предолимпийский мрак.

– Ага, что-то мне подсказывает, что потом мрак будет постолимпийским… А хочешь глинтвейн? У нас есть немного вина, могу сделать.

Алисе было по-прежнему немного неловко оставаться с ним наедине, и она захотела. Капуста тут же начал деловито шурудить по шкафам.

– Хорошо, когда на кухне синим цветком горит газ! – весело сказал он, ставя на огонь ковшик с вином.

Алиса еще раз подумала про теткину квартиру, в которой по-предолимпийски ничего не горит, и согласилась, что действительно хорошо. С улицы вновь послышалось мерное шуршание дождя, в кухне-балконе же уютно запахло гвоздикой.

– А елки здесь будут продавать? – спросила почему-то Алиса, хотя гвоздичный запах напомнил больше вьетнамскую «звездочку» у бабушки в шкафу, чем Новый год.

– Будут, конечно. Но, я подозреваю, что задорого. Мы приехали сюда только весной, поэтому точно не знаю, – Капуста достал из шкафчика над плитой красивые стеклянные бокалы для глинтвейна и разлил в них напиток, – пошли в комнату.

Они с ногами забрались на диван, и Капуста еще дополнительно укутал Алису икеевским пледом. Глинтвейн на вкус был чуть более пряным, чем ей хотелось бы, но приятно обжигал горло и еще что-то внутри. Темнота казалась настолько естественной, что вспышки от автомобильных фар, то и дело проплывающие по стене и потолку, казались выходцами из другой реальности. Словом, было хорошо.

– Вкусно. И стаканы красивые, фирмачевые.

– Это Элька подарила. Она редко остается ночевать, но обживать тут все начала сразу. Нанесла посуды, пледиков всяких, короче, всякой девчоночьей мишуры.

– Я видела ее недавно на пляже, мы с ней хорошо так поболтали, – сказала Алиса, внимательно разглядывая Капусту, словно пытаясь угадать его реакцию и вовремя понять, хочет ли он сказать что-то еще, но Капуста вроде не хотел, – она рассказывала про свою маму, про Вадима…

– Элька, она с прибабахом чуть-чуть. Ей семью надо, вот она сразу к маме его и тащит.

– Мне она понравилась.

– Да мне тоже нравится, хорошая девчонка, но я бы с ней одурел. И с мамой ее еще вдобавок. Она такая, какая есть, вот вроде бы и настоящая, а вроде бы и кукольная какая-то… Я, конечно, кроме нее никого не видел, но так понял, что это обычный Вадимовский типаж. У него все такие.

– Странно даже… В смысле, что она такая простая, светлая…

– Ну, значит заслужила чем-то такое «счастье».

Как всегда, после упоминания Вадима, Капуста как-то резко замолчал, и включил на телефоне музыку для фона, убавив звук. Алиса прослушала первый куплет все той же «Don't panic» группы «Coldplay», продолжая пить глинтвейн малюсенькими глоточками и внимательно анализируя себя после каждого, хмелеется ли ей или нет. Пока все было в порядке, и после второго куплета она решилась задать вопрос, которым терзалась последние пару дней:

– Почему вы не афишируете, что вы братья? Мне Эля сказала.

– А разве нужно обязательно афишировать?

Вопрос неловко повис в воздухе. Алиса пожала плечами, Капуста откинулся на спинку дивана и стал разглядывать потолок.

– К этому, наверное, надо сначала привыкнуть, – все-таки начал он говорить через некоторое время, – мы ведь почти всю жизнь были единственными детьми в семье. Я ничего не скрываю, но само слово как-то дико звучит – брат…

– Вы ничего не знали друг о друге?

– Отец был женат на его матери. Когда Вадиму было три года, родился я. Получается, я бастард, – криво улыбнулся Капуста, ставя ударение на первый слог, – через год – полтора жена узнала про все, отца выгнала, они развелись. Вадиму она сказала, что отец ушел в другую семью, и что у него теперь там другой мальчик.

– Мерзковато как-то. Получается, Вадим всегда знал про тебя? А ты?

– Ну да. «Другой мальчик»… Но отец не ушел ни в какую семью. Он просто навещал нас с мамой, сначала часто, потом реже, потом совсем пропал… Я даже толком не помню, чем мама объясняла мне его отсутствие, ведь я был уже не малышом. Я сам понял, что он просто ушел, и старался вообще о нем не думать, ни почему он не женился на маме, ни где он сейчас… И только когда он нарисовался снова, уже всплыло, что когда-то была семья, что есть еще старший ребенок. Но для меня это было уже пустым звуком…

– А твоя мама знала, что он был женат тогда?

– Говорит, что ничего не знала, пока не забеременела… Может, обманывает. Я думаю, что это благодаря ей все и выяснилось, ну, про их отношения, про меня. Наверное, она думала, что он разведется и женится на ней. Она его очень любила. И то, что он вообще присутствовал в нашей жизни хоть как-то, да еще потом и вернулся – это только ее заслуга. Вадькина мать на него сразу смертельно обиделась, и больше он у них никогда не появлялся. С Вадимом они, в основном, по телефону разговаривали… И то, это уже когда Вадим вырос, и где-то раздобыл его номер…

– И тебе было неинтересно, что у него есть еще сын?

Капуста отрицательно покачал головой:

– Я вообще не понимал, зачем он вернулся. Это было уже лишним. Он сам мне был уже не особо интересен, а ты про сына… Знаешь, одно из первых ярких воспоминаний – это как я жду отца. Такое предвкушение… Ты ждала в детстве Новый год, Деда Мороза?

– Конечно! Я понимаю, что ты имеешь ввиду.

– Да, вот так же я ждал отца. Когда я плохо себя вел, мама всегда говорила, что если я продолжу в том же духе, то папа больше не придет, и это было бы для меня самым страшным наказанием.

– В общем-то, тоже мерзковато. Ну, неправильно.

– Женщины, наверное, дуреют от любви… Тем не менее, это всегда работало, и я переставал капризничать и хулиганить, только бы он пришел. Это было самое счастливое время… Но я рос, а встреч было все меньше, и у меня стала появляться обида и вопросы – почему он уходит? Я вроде все также ждал его, но при этом стал бояться его каждого нового прихода… Наверное, просто не знал, как себя вести. Он стал для меня… как это сказать? как бы чужим человеком, но почему-то допущенным в нашу с мамой семью. И когда он исчез, кроме обиды и злости не осталось уже ничего.

– А твоя мама?

– Мама… Мама очень его любила, иначе бы не стала так долго его добиваться. Уж не знаю, что в нем такого особенного. Она положила на это всю свою жизнь, для нее не было человека важнее его. Тут и я, наверное, не мог составить ему конкуренцию. Мне кажется, что даже то, что он в итоге вернулся к нам, как в тихую гавань, ее заслуга. Для нее он не пропадал, я думаю, она всегда за ним присматривала…