Мо Вивенди - Тот самый

– Спасибо, – сказал я темноте, наткнувшись рукой на очередную полку.

Это было не обязательно, но мне хотелось сказать.

– Хм, – ответила мне темнота после минутного размышления. – За что?

– За Керуака.

– Тогда я тут не при чём. Это Конфуций.

Разговор не клеился, и я решил выбираться отсюда. Я посветил телефоном вокруг себя, пытаясь отыскать взглядом ступеньки, ведущие к спасительному свету. Темнота давила и отнимала кислород, казалось, будто раскалённая проволока обвила лёгкие. Затхлый тяжёлый воздух пропитался запахом сырости. С каждым новым вдохом плесень будто разрасталась в лёгких, опутывала рёбра перламутровыми чешуйками и просачивалась через кожу. Я чувствовал себя отравленным.

«Всегда проще свалить ответственность на кого-то другого», – его слова звучали как мантра. Как проклятие. Как заклинание. Я повторял его снова и снова, будто после стократного повторения это перестанет быть неприятной правдой.

В книгах всё было проще. Читая, я примерял на себя разные роли. В книгах я был кем угодно, а это значило, что на самом деле я был никем. Все вокруг принимали за меня решения, но только не я сам. Мама, Алиса, обстоятельства, книжные персонажи… все они всегда говорили за меня, а Матвей Гранин оставался пустым местом. Чего я хотел на самом деле? Мама выбирала, кто нравился мне, а кто – нет, все мои желания и стремления создавала мама.

Эта правда всё время лежала на поверхности, но я не замечал её, потому что неудобную правду легче игнорировать.

Я отыскал взглядом ветхие ступеньки и мысленно обрадовался: больше не придётся оставаться здесь. Сделав порывистый шаг, я наткнулся на препятствие.

– Снова полтергейст?

– Теперь я.

– Надо же! Жека ждёт.

– Я поцеловал её, потому что тогда мне хотелось её поцеловать. Не то чтобы…

– Поздравляю!

В темноте вспыхнул дисплей телефона и тут же погас.

– Нет, не то чтобы она мне нравилась так, как должна нравиться… Просто я… – всё, сказанное мной, выглядело как оправдание. Пока я пытался подобрать правильные слова, вопрос Кира разбил все мои мысли.

– И зачем ты мне это говоришь?

– Не знаю, – после секундного замешательства ответил я. – Потому что нам надо об этом говорить?

– Зачем?

Затеяв этот разговор, я не думал, что говорить об этом будет так сложно. Зачем? Я и сам не знал, зачем.

– Я не знаю зачем, а зачем люди вообще разговаривают?

– Чтобы не слушать тишину.

Злость Кира я принял за ревность. Ревность к Же. Сейчас я понял, что ничего не знал об их отношениях, поэтому выглядел глупо. Возможно, Кир уже жалел о нашем знакомстве.

– Очень смешно, – ответил я без тени улыбки. В конце концов, я тоже начал злиться, чувствуя, что разговор заходит в тупик. Кир будто специально оставлял меня без возможности на ответ, потому что любой мой ответ разбивался об его вопрос «зачем». – Я понимаю, что Же тебе нравится, и, наверное, я должен был извиниться за то, что поцеловал её. Так что извини. Я не собирался её целовать, если тебе от этого станет легче, просто так… просто так получилось и всё. И всё, – повторил я на выдохе.

Дыхание перехватило, словно я пробежал кросс или собирался прыгнуть с обрыва. Не услышав ответа, я шагнул на ступеньку. Ветхое дерево заскрипело под подошвами. Я больше не собирался оставаться здесь.

– С чего ты взял?

Рука, перехватившая запястье, рывком остановила меня, и я едва не полетел вниз.

– Что?

– Что она мне нравится.

– Потому что это очевидно.

– Правда?

Я молчал. Фантомное тиканье, которое можно было принять за ход часов, оказалось бомбой, отсчитывающей время до взрыва.

– И давно ты делаешь выводы о людях, даже не поговорив с ними? Знаешь, а я понял, почему у тебя нет друзей.

Это было слишком. Я дёрнул рукой, не собираясь дослушивать, но Кир только крепче сжал пальцы на запястье.

Я молча ждал, когда взорвётся бомба. И она взорвалась.

– Думаешь, что знаешь всё лучше других, и что ничьи советы тебе не нужны, да? Считаешь всех вокруг себя идиотами. Чувствуешь себя взрослым, а на деле бежишь, как только появляется первая реальная проблема. И даже сейчас пытаешься свалить. Это очень по-взрослому, Матвей, если хочешь знать.

– Нет, не хочу.

Бомба задела меня осколками. Я не собирался слушать Кира, но с особым мазохизмом вслушивался в каждое слово. Слова-лезвия вонзались в меня, а я стоял под ударами, словно принимая наказание за неправильный поцелуй.

– Вот видишь. Что и требовалось доказать.

Кир всегда казался мне прямым и открытым. Он говорил правду, говорил то, что люди не хотели слышать. Что я не хотел слышать.

– Пора взрослеть.

– Спасибо, я сам разберусь. И вообще… забудь всё, что я сказал.

В тишине раздалось жужжание телефона. Кир сунул свободную руку в карман и достал мобильник. В темноте я видел только блеск глаз и смазанные движения.

– Дверь заклинило, – ответил он, прижимая телефон к уху. – Да не кричи ты так, скоро будем… Нет… нет, говорю же, вечность нас ждать не надо… Же, ну правда.

Когда Кир закончил говорить, я молча выдернул руку из его пальцев.

– Она мне не нравится.

Я остановился, решив ответить Киру его же словами.

– И зачем ты мне это говоришь?

– А зачем люди вообще говорят?

– Чтобы не слушать тишину.

Кир задел меня, и теперь мне тоже хотелось задеть его, чтобы установить равновесие – отвоевать победу в неназванной войне.

– Иногда тишина лучше, чем пустые слова.

Развернувшись, я взглянул на Кира: на темноту, где он предположительно стоял. Возможно, мы даже встретились взглядами. Я бы хотел видеть глаза Кира и его мысли, отражавшиеся в голубых радужках. Задел ли я его? И почему мне так хотелось его задеть? Возможно, мысленно вёл монолог я, его слова были для меня важны, поэтому задевали сильнее, чем обычно. Я хотел, чтобы и мои слова были для него важны.

Кир хмыкнул.

– Ты закрылся от мира и бежишь, когда этот мир нечаянно задевает тебя. Ты решил спрятаться, просидеть всю жизнь в своём огромном, но пустом доме. Чтобы ничего не чувствовать. Ты трус, Матвей. И это меня бесит.

– Ты тоже меня бесишь. Что ты вообще от меня хочешь? – я прикусил губу и нащупал пальцами перила. – Никто не просил тебя врезаться в меня. И тем более общаться. Что это: акт милосердия для лузеров? Ещё тогда в больнице я сказал, что нам не нужно общаться. Я не просил делать мне одолжений.

– Ну конечно! Я, я, я… Всегда только «я». Ты когда-нибудь думаешь о других? Перестань быть трусом.

– А ты перестань быть таким придурком.

Я развернулся, но злость, начавшаяся с мелкой ряби, нарастала, пока не превратилась в шторм.

– По-твоему, я придурок, потому что говорю правду?

– Хватит! – я с размаху ударил Кира в плечо, в темноте и на ощупь. Я не видел, но понял по звукам, что тот отшатнулся на несколько шагов. – Хватит уже это говорить! Никто не заставлял тебя общаться с таким трусом, как я. Отвали уже от меня, понял? Заткнись!