Валерий Городецкий - Гаврош, или Поэты не пьют американо

– А почему вы решили издать именно Гавроша? Что Вас привлекает в этом?

Писатель вздохнул, подумал, потом сказал:

– Почему? Меня привлекает упругость. И плотность.

– Плотность? Какая плотность? Нас в школе учили, что плотность – это связано с физикой. Плотность, например у металла больше, чем у дерева.

– Все верно. Тут то же самое. Кстати, у меня техническое образование. Ты либо строишь замок, либо не строишь, больше здесь ВООБЩЕ ничего нет, – повторил Писатель, запахивая пальто. – А строишь ты его либо из камня, либо из пластилина и бумаги.

– Какой еще замок?

– Настоящий замок, там, в мире, куда ты должен пригласить человека. Человека, понимаешь? Ты его либо в берлогу пригласишь, либо в зоопарк, либо в замок.

– Что посеешь, то и пожнешь что ли? – спросил я.

– Что построишь, туда и пригласишь. Ты вот в каком доме живешь? – спросил, усмехнувшись Писатель.

– В панельном жил всегда, в девятиэтажке, – ответил я.

– Ну и как, зимой тепло?

– Какое там. Как переехали, отец первым делом расковырял помню дыры. Сами месили раствор, замазывали, чтоб было сносно.

– Так и здесь то же самое. Ты когда книгу читаешь – дыры видишь?

– Дыры? Нет вроде. Может, Вы про картинки?

– Хорошо, давай так – было, что читаешь по диагонали, будто рыщешь по странице, потом листаешь, пока наконец не зацепит?

– Ну да, я всегда так читаю. Но это моя проблема, внимание рассеивается.

– Это проблема того, кто тебя пригласил в свою Книгу. Как твой строитель, он слажал, а ты должен терпеть, потому что у тебя выхода нет. Ты ж не можешь за писателя переписать его творение. Вот и приходишь в книжный, а там на полках порой дыры-дыры.

– Точно, стоишь, листаешь, а купить нечего, – согласился я.

Мы переходили Неву. Пошел дождь, я оступился и черпанул из лужи, но решил не останавливаться, дабы беседа ненароком не свернула с нужной колеи.

– Вот я тебе и говорю, что у Гавроша нет лишних букв и слов, все упаковано, это я и называю плотность. У хорошего Поэта нет дыр, он строит свой замок как надо, чтобы «не было стыдно за бесцельно писаные строки»…

– А может тогда это больше похоже на красивые обои? – решил я выпендриться, – кто красиво рифмует, у того красивые обои. Наклеил их – вот тебе и красиво.

– Это называется Потемкинские деревни. Заклеил дыры обоями. Сейчас руку набить не так сложно. Все детективные ходы-выходы известны со времен бабушки Агаты, знай только обои меняй. А замок построить сложнее. Ты когда-нибудь видел два одинаковых замка?

– Нет, только девятиэтажки, – сказал я.

– Точно, то же и с книгами, считай, однотипный детектив – это девятиэтажка.

– Вы знаете, мне кажется мы живем в каком-то дырявом мире – где ни дыра, там пластмасса, где ни пластмасса, там резина, – сказал я поразившись рассказу Писателя.

– Точно, а никто не обещал, что сразу попадешь в замок или во дворец. Дворцов еще надо понастроить, – ответил он. – А строить их обычно некогда…

– А что делать человеку, если он, например, не умеет строить дворцов? – спросил я.

– Да кто его знает, бежать наверное, – ответил Писатель.

– Бежать? Откуда?

– Не откуда, а куда. Домой. Ладно, бывай, мне пора, я пришел, – он пожал мне на прощанье руку и свернул на улицу Профессора Попова…

Их было много – их были не десятки и не сотни – их были тысячи и десятки тысяч.

Стоя и лежа, перед микрофоном и прыгнув в зал. В Сан-Франциско и в Нью-Йорке. С гитарой, без гитары, за роялем и за ударными. На улице, на саунд-чеке, на пляже, на сцене и за сценой.

ТД взяли в Америку, и она там отсняла гигабайты, нет, террабайты отличных фотографий, которых нам вечно не хватало.

Потирая руки, предвкушая, мы собрались после концерта в номере «Октябрьской» и воткнули заветную флешку в ноутбук.

– Ладно, начнем, – изрекла Гаврош, – Надо ж удалить неудачные.

– Да, это надо, – я кивнул, – бывают же повторы и ракурсы плохие.

Гаврош села перед ноутбуком, а мы просто стояли сзади.

– Так, тут у нас двойные, нет в них смысла, – палец чередовал кнопку со стрелкой и delete быстро, не зная пощады.

– Класс, – подумал я, – даже ничего самому отсеивать не придется.

– Тут у нас шея плохо вышла, а вот тут вообще световик неудачно сработал, это мы выкинем целиком.

– Ого, целую папку грохнула, ну ничего, впереди еще полтеррабайта, о чем тут жалеть, – пронеслось в голове.

Минут через 30 я обернулся и понял, что Чайка с ТД незаметно вышли. Через час ноги затекли, но я решил стоять до конца. За это время мы избавились от десяти папок и доброй половины фотографий.

– Во сколько ж мы начали? А, неважно.

Темнело. На метро я уже не успевал.

– Так – тут у меня морщина, так… тут взгляд какой-то тяжелый, – бормотала она тихо себе под нос.

Я понял, что если останется штук сто – это будет большая удача на сегодня.

– Стою как-то неудачно, это вид сзади, тут толстая… тоже не комильфо.

Вселенная рушилась на моих глазах, и спаси ее было нельзя.

– Ракурс неудачный, тени – удаляем. Ты присядь, – обернулась она. – Скоро закончим.

– Ага, хорошо, – хотя деревянные ноги не хотели сгибаться.

Чайка приходила и уходила, где-то звонил телефон.

– Так, – вещал экзекутор, – такая уже была в Нью-Йорке, копии нам не нужны. Тут, пожалуй, все-таки не хватает жизни, эту в корзину.

Осталось процентов двадцать пять.

Палач был неумолим. Ушли те, что с плохим светом и те, что слишком яркие. Те, что немного размытые и те, где переборщили с резкостью.

– Так, вот эту вот, пока оставим, – пробормотала, нажимая стрелку.

Подошедшая сзади Чайка шепнула:

– Кайфовое фото.

– Хотя… – неумолимая нажала стрелку, вернувшись, задумалась на пару секунд и… нажала delete.

– Я тут на себя не похожа.

Нитка оборвалась, мы летели в пропасть. Зацепиться было не за что.

К двум ночи – оставалось фотографий десять – все как на подбор – экспрессия, жизнь, восторг – каждая могла взойти на обложку Vogue или что там есть для хороших фотографий.

К трем все-таки осталось пять. Уничтожались не сразу, но в каждой был маленький изъян.

Светало.

У трех следующих не было изъянов. У них были крохотные недостатки, не крохотные, нет, микроскопические шероховатости, неуловимые, но ощущаемые лишь подсознательно флюиды, испускаемые в миг создания. Вы не могли указать на несовершенство, но если приглядеться, очень внимательно приглядеться, не сразу, но минут через пять вы вдруг понимали, что фотограф думал не о том. ТД была на посту, она делала все как надо, но именно в тот момент, запуская спусковой механизм, призванный запечатлеть мгновение в Вечности, она подумала о чем-то, важном для нее – например о доме, о недопитом кофе или о любимом человеке, от которого уехала. Клянусь вам, еще минут двадцать и я бы точно сказал, о чем она думала в тот момент, но в этом уже не было смысла. Карающая длань опустилась неумолимо, уравняв кандидата с ранее отвергнутыми претендентами.