Эна Трамп - Возвращение Робин Гуда

– Я хочу иметь тебя на коленях, – говорит парень.

– Отстань, – говорит девочка.

– Понял? – Парень поворачивается к мальчику. – А еще одна такая ночь – она возьмет и сдохнет! Сдохнет у меня на руках. А ты говоришь – бомжатник.

Девочка обращается к мальчику, спокойным голосом:

– Ему все равно, что говорить, лишь бы языком молоть.

– Не, тот клевый бомжатник, – обижается мальчик, – там отопление, и вода есть! Все как надо, там все время живут.

Возвращается Юрьич с сигаретой.

– Понятно? – говорит он гордо. – Кэмэл – это тебе не хуй собачий!

– Оставь на пару затяжек, – говорит мальчик Юрьичу.

– Подумаю, – говорит Юрьич. Садится. – Там, кстати, Мак, твою славную герлушку мучуют.

– Кто? – Парень поворачивается к нему.

– Факир. – Юрьич затягивается, осматривает сигарету. – Тик… – говорит он тихонько, радуясь.

– Факир в последнее время вообще дурной стал, – замечает мальчик. – Дай затянусь разок.

– Посидите, – говорит парень. Встает.

– Хочешь Кэмэла покурить? – спрашивает Юрьич у девочки.

5. Ближе ко входу человек пять с подоконника с любопытством наблюдают следующую сцену.

Эдакий великовозрастный детина в грязных полосатых штанах и грязной же спортивной куртке держит в кольце своих длинных рук девочку в длинном красном платье и, склонившись к самому ее лицу, укоризненно говорит:

– Ната-ша. Я тебе что вчера сказал?

– Я говорю, что я не Наташа! Я вас не знаю! – кричит девочка срывающимся голосом и бьет его ладонью по руке. – Быстро отпустите!

– Я тебе вчера сказал… – говорит детина, пуча глаза – мутно-голубые, с красными белками, – чтоб ты здесь не появлялась!

– Факир! – говорит подошедший бритый парень. – Вчера, позавчера, и во веки веков!

Детина внезапно отпускает вырывающуюся девочку – та от неожиданности отлетает задом за пределы видимости. Детина, в свою очередь, отпрыгивает и останавливается, поводя расставленными руками. – Не орррать!! – свирепо кричит он, поворачиваясь во все стороны. – Я Факир! Я здесь пятнадцать лет!

Не обращая внимания на расставленные руки, парень подходит к нему совсем близко. – Ты забыл? – говорит он тихо. – Когда тебе вломили на паперти – кто тебя защищал? – Он оборачивается, видит Дашу, поднимающуюся с асфальта чуть ли не из-под ног идущих по Невскому. – Нормально? – говорит он Факиру. – Как не стыдно! Уйди с глаз моих долой!

Факир отпрыгивает еще на шаг. На подоконнике веселятся.

Даша, отмахиваясь от появившихся сочувствующих, пытается одновременно рассмотреть, а потом и отчистить платье. Убедившись в бессмысленности этих действий, опускает руки и заливается слезами.

К ней подходит мальчик, что оставался с Юрьичем и Аней, говорит негромко:

– Пойдем, герла. Все нормально. Не мешай им, Мак разберется.

Всхлипывающая Даша следует за мальчиком, взявшим ее за руку.

6. Вот еще новая напасть. Дашка, глядя в стекло кофейни, пытается вытереть тушь, размазанную по лицу. А мальчик, трогая ее за руку, все не отстает:

– Ну чего ты. Не плачь, все нормально.

Аня смотрит на нее с подоконника. Юрьич смотрит на Аню.

– Аня, – говорит он, – ты когда на людей смотришь и ничего не говоришь, ты же, наверное, про них что-то думаешь?

Аня не отвечает, но отводит взгляд от Даши.

– Может ты кофе хочешь? – спрашивает мальчик Дашу.

Дашка резко оборачивается:

– Отстаньте от меня! Чего вам всем от меня надо?.. – Голос ее срывается, она отворачивается к стеклу, упирается в него лбом и ладонями и безудержно рыдает.

– Что опять случилось? – Подходит бритый, мальчик недоуменно пожимает плечами и говорит: – Да не знаю, Мак, разбирайся с ней сам!.. – Что-то недовольно бормоча, садится рядом с Юрьичем.

Парень качает головой, подходит к Дашке, кладет ей руки на плечи. Дашка дергается, но он сжимает ей плечи. – Стой так, не оборачивайся. Такая красивая девочка. В таком красивом, красивом платье. Откуда в этом некрасивом, дрянном городе такая красивая девочка. Откуда она здесь взялась, в таком красном платье. Они не знают. Они и не хотят об этом знать. Они не хотят, чтоб платье было красивым, они хотят, чтоб оно стало серым, грязным, мокрым. Как всё в этом славном городке. – Сжимая Дашку за плечи, он смотрит через ее плечо в стекло. – Как они все, – говорит он. – и как я тоже. Но меня еще можно спасти.

Он вдруг отпускает Дашку, и та, как заведенная, поворачивается и смотрит на него ошарашенно и подозрительно:

– Ната-ша, – говорит он. – Как тебя зовут, кстати?

Даша, вспомнив, что только что плакала, судорожно вздыхает и мрачно отвечает:

– Дарья.

– Того чувака, – говорит парень, – который к тебе приставал, зовут Факир. Он старый, удолбанный, отпетый и несчастный. У него единственная радость в жизни – здесь торчать, его все бьют и никто его не боится.

Он поворачивает Дашку одной рукой, а другой показывает на девочку на подоконнике.

– Это Аня, – говорит он. – У меня к тебе дело, Дарья. Возьми ее к себе на эту ночь. Меня, кстати, звать Николаем.

– …Чего?.. – спрашивает Дашка хрипло и ошеломленно.

– … – вдруг говорит девочка на подоконнике. Юрьичу кажется: «Какой идиот», мальчик же расслышал что-то типа «Пусть ночует со своими герлушками» – вслед за этим девочка встает и куда-то идет. Он резко поворачивается, затем, обернувшись к ним и подняв ладони, кивает.

Он догоняет девочку у самой дороги, останавливает.

– Охуеть, – мрачно говорит Юрьич. – Они крутые, просто охуеть.

7. Темнота.

В темноте – шорох, скрип, какие-то чмокающие звуки. Все это продолжается достаточно долго, со многими вариациями: иногда звуки становятся почти ритмичными, вдруг затихают совсем, чтобы вновь возобновиться. В них вплетаются шепоты, короткие, обрывистые, вдруг раздается всхлип. Снова затишье, шелест, шорох.

Постепенно становится видно, едва-едва, только чтобы угадать. Но – вот те на! – это кто-то лежит на узкой кровати, завернувшись в одеяло, лицом к стене. Ясно, что звуки исходят не от него. Звуки между тем продолжаются, нарастают, их уже трудно различить по отдельности, это процесс, приближающийся к кульминации. Так же постепенно становится ясно, что этот, лежащий, видимо, не спит, иначе зачем смотреть так долго, как он лежит так неподвижно. Да; он не спит, он слышит эти звуки.

Этот неистовый, неудержимый ритм, сбросивший всякую стыдливость, не признающий ничего, кроме самое себя – ко всем предыдущим разновидностям звука он включает еще какой-то стук и громкое дыхание, и это продолжается нескончаемые две или три минуты в напряженном и ровном темпе. И вдруг все обрывается.

И тишина. Сдерживаемый, глубокий выдох, вдох, снова выдох – дыхание постепенно выравнивается. Тихий смех. Потом шепот. Ответный шепот. Снова шепот, чуть-чуть громче, но слышно только одно слово: «тише…» – и шепот стихает, потом еще шепот, и снова тишина.