Грэм Симсион - Триумф Рози

Именно такой сценарий рисовался мне в фантазиях в двадцать с чем-то: я возвращаюсь в школу со своими взрослыми познаниями и реагирую на опасную ситуацию проницательным и уместным замечанием, которое продемонстрирует всем мои ум и зрелость.

В моей голове роились всевозможные идеи: привести статистику возраста начала сексуальной активности (которой у меня не было); провести психологический анализ личностных дефектов, приведших к тому, что их обладатели сочли мой поздний старт забавным, в то время как для меня самого он много лет был причиной огорчения; сопоставить мое успешное долговременное партнерство с самой прекрасной женщиной в мире и с их, возможно, несчастливой семейной жизнью.

Ни одну из этих идей я не смог облечь в форму лаконичного и неопровержимого утверждения. Между тем Хадсон снова и снова повторял свое «а-а-а-а». Люди с аутизмом иногда могут механически повторять одну и ту же фразу.

Я заметил, что ведущие семинара совещаются между собой. Когда смех наконец утих, они принялись аплодировать — и побуждать аудиторию следовать их примеру. Ведущий-мужчина жестом попросил меня встать.

— Я хочу, чтобы все осознали, что сейчас произошло, — объявил он, когда рукоплескания смолкли. — Потому что это очень важно. Этот джентльмен поделился с нами личной информацией, которая, быть может, казалась ему немного стыдной. И все засмеялись. Почему? Потому что мы именно так поступаем, когда кто-то говорит о вещах, которых мы сами боимся. Мы как бы стараемся атаковать их первыми — пока они не добрались до нас.

Что ж, мы атаковали его. Мы все смеялись. Но это не значит, что он нам не нравится. Теперь мы понимаем, что, если поделимся тем, что нас тревожит или смущает… нет, не с залом, полным людей, ибо не все мы такие храбрые, как этот джентльмен, а просто с близким другом… это будет не так уж страшно. Люди по-прежнему будут хорошо к нам относиться — даже если засмеются. И я думаю, что все здесь теперь чуть-чуть более готовы доверительно поделиться с этим джентльменом чем-то сокровенным — потому что он сделал такой шаг первым. Прошу вас, давайте еще раз ему поаплодируем.

Я опустился на свое место, и Алланна стиснула мою руку. — Вы просто потрясающий, — заявила она.

После семинара были поданы чай и кофе (то и другое — низкого качества). Мы с Алланной продолжили нашу беседу, а Хадсон в это время общался с другими детьми. Бланш стояла в одиночестве и ела печенье.

У Алланны под глазом виднелся синяк (из-за неудачного падения, как она мне объяснила), но в остальном она выглядела хорошо. Алланна не стала затрагивать тему голубя, однако сочла нужным сообщить мне, что ее мужу теперь известно о визите к офтальмологу и о моей роли в организации этого посещения — и он очень недоволен.

— Каким образом он узнал?

— Бланш случайно проговорилась. Но это даже лучше, чем если бы она обмолвилась про другое.

— Про иммунизацию.

Алланна кивнула.

— Я рада, что вы сегодня пришли, — добавила она.

— Рози беспокоилась, что я скажу что-нибудь неподобающее, — отметил я. — Половое просвещение — настоящее минное поле.

Алланна рассмеялась:

— Вы самый умный мужчина из всех, кого я знаю. Гэри в жизни бы не поступил так, как вы.

— Как все прошло? — осведомилась Рози, когда мы с Хадсоном вернулись домой. — Твой папа опозорил вас обоих?

— Еще как, — ответил Хадсон. — Можно мне что-нибудь поесть?

Позже я вкратце сообщил Рози о событиях этого вечера. Ее реакция оказалась умеренно позитивной.

— Ведущие отлично выкрутились, — заметила она.

Мы сошлись во мнении, что, если Хадсона выбрали капитаном беговой команды, не следует подталкивать его к тому, чтобы он отказался от этой должности.

— Может, Кролик и правда заботится о Хадсоне, — предположила Рози, — а может, после плавательных соревнований он больше переживает о том, что Хадсон хорошо себя проявит — а значит, докажет, что Кролик был не прав.

— Не исключено. Хорошо поставленное дыхание Хадсона должно способствовать эффективному бегу. Но ему надо будет тренироваться.

— Думаю, лучше предоставить это ему и Филу. Ты видел Бланш?

— Мельком. Она была с матерью.

— Больше никаких признаков домашних неприятностей?

— Как я мог бы…

Ну, разумеется. Подбитый глаз. Я должен был сразу же распознать ситуацию — по собственному школьному опыту, когда жертвы травли не сообщали о ней школьному руководству, понимая, что вмешательство последнего будет лишь кратковременным, а с обидчиком придется видеться каждый день.

Рози хотела, чтобы я немедленно позвонил Алланне, но я отметил, что у нее нет мобильного телефона и что Гомеопат Гэри, вероятно, отслеживает звонки по стационарной линии — либо напрямую, либо посредством системы наблюдения.

— Дон, этот тип — больной. И он опасен.

— Может ли оказаться, что Алланна говорила правду? — спросил я. — По поводу травмы глаза.

— Смотри предыдущее утверждение. Хадсон больше туда не пойдет. Ни в коем случае.

В начальной школе меня часто отправляли к директору — как правило, по инициативе учителя, занимавшегося нашим религиозным воспитанием. Это стало своего рода ритуалом: я отпускал какое-то «неконструктивное», или «странноватое», или «омерзительное» замечание по поводу Господа нашего или Священного Писания, после чего мне велели посидеть возле директорского кабинета, и я читал там какую-нибудь книгу до конца урока. Всем было бы легче, если бы меня просто навсегда освободили от занятий по этому предмету: тогда мне не пришлось бы каждую неделю заготавливать оскорбительный комментарий.

Визиты к директору снова начали входить у меня в привычку: в этом учебном году таковых насчитывалось уже четыре. На сей раз мне сообщили, что у Хадсона нет каких-либо серьезных неприятностей, но что, возможно, мы с Рози сумели бы помочь, потому что возникшая проблема имеет к нему непосредственное отношение.

— Похоже, это работа для доброго полицейского, — предположила Рози. — Но не уступай им ни пяди.

Директор встретила меня возле своего кабинета и провела к туалетам для девочек. Удостоверившись, что они не заняты, она пригласила меня внутрь.

— Нет ли какой-то возможности описать мне суть проблемы, не требуя, чтобы я входил? — спросил я. В женском туалете я не был никогда в жизни, и мое сознание бунтовало, несмотря на все заверения директора, что в данном случае правило, запрещающее вход туда лицам мужского пола, можно счесть временно недействительным в силу причин объективного характера.

— Хорошо, — наконец произнесла она. — Я понимаю ваше нежелание. Кто-то написал на стене: «Хадсон невиновен». Я не предполагаю, что это сделал Хадсон: не могу себе представить, чтобы он пошел на такой риск — проник в туалет для девочек. Точно так же, как и вас я не могу представить идущим на такой риск.