Элизабет Говард - Исход

В этот самый момент она услышала, как внизу хлопнула дверь. Значит, Джералд не остался на ночь с Полли. Она снова выключила свет, не желая, чтобы Полли увидела его и зашла к ней поболтать.

Должно быть, она все-таки поспала немного, потому что, когда проснулась, уже начинало светать. Она встала, уложила рюкзак, который привезла с собой, и написала записку для Полли. «Возвращаюсь в коттедж работать. Извини, но сейчас мне не хочется оставаться здесь. Ты ни при чем — причина совсем в другом. С любовью, Клэри».

Она отнесла записку наверх и оставила ее возле двери комнаты Полли. Часы показывали половину седьмого. Она вышла из дома и пешком направилась к станции «Бейкер-стрит», чтобы сесть в поезд до Паддингтона и от него продолжить путь к коттеджу.

Шел сильный дождь, она вскоре промокла; ей хватало денег на два билета на поезд, но на такси от станции до коттеджа уже не оставалось. Это означало, что придется идти пешком три мили, если не удастся поймать попутку. В поезде не топили, в купе она сидела одна, мечтала выпить чего-нибудь горячего и надеялась, что к моменту приезда в Пьюсей дождь все-таки кончится.

Но он, конечно, продолжался. Казалось, он затянется если не навсегда, то точно на весь день. Единственную, если не считать Клэри, пассажирку, сошедшую с поезда в Пьюсей, встретил старик в твиде, с трубкой; он усадил ее в старый «Моррис Майнор» и увез, прежде чем Клэри успела спросить, в какую им сторону. Пришлось добираться пешком. До сих пор поездка казалась чем-то вроде побега: даже в сыром и промозглом вагоне ее не покидало ощущение, что все изменится к лучшему, стоит ей только выйти из поезда. Но теперь, пока она устало плелась к коттеджу, воспоминания о том, как в нем пусто и тихо, заранее начали угнетать ее. Ей предстоит пробыть там одной не меньше четырех дней, вдобавок Арчи, рассчитывая привезти ее обратно лишь в следующую пятницу, не оставил ей пяти фунтов на домашние расходы, как обычно. Денег на покупку еды у нее не было, запасов в доме почти не осталось. Только теперь она осознала, что уже несколько недель ее обеспечивает Арчи, а собственных денег у нее нет, ведь работу она бросила. Раньше Клэри об этом просто не задумывалась, а сейчас это ее испугало. Она полностью зависела от приезда Арчи, и если, допустим, он рассердился на нее за бегство из Лондона (да еще без предупреждения — она могла бы позвонить ему, но в то время не додумалась), в пятницу он может и не приехать.

Она доплелась до участка пути, проходящего по лесу, и хотя он отчасти защищал от дождя, струйки из крупных капель, время от времени срывающиеся с веток, попадали прямиком ей за шиворот, и вскоре она промокла до нитки. Единственным транспортом, который ей попался, был трактор с фермы, едущий в другую сторону, и тракторист спросил, не слишком ли ей сухо.

Ключ от коттеджа лежал под камнем у задней двери. Мокрая, с головокружением от усталости, она все-таки добралась.

Она заварила себе чаю. Надо было развести огонь, но для этого Клэри слишком устала. Чай она забрала с собой наверх, где выпуталась из мокрой одежды. Казалось, проще всего будет переодеться в пижаму и забраться в постель, но согреться под одеялом никак не удавалось. Ноги оставались холодными, как лед, зубы выбивали дробь — как у персонажей в книгах, подумалось ей. И она снова встала, налила горячей воды в грелку, слегка вытерла волосы банным полотенцем и отыскала шерстяные носки. В постели она постепенно начала согреваться и наконец уснула в тепле.

Она проснулась, когда уже стемнело, — изнывающая от жажды и, как ей показалось, от голода. Но когда попыталась сесть, голова взорвалась такой болью, что сходить вниз она не отважилась. Запив две таблетки аспирина, найденного в ванной, остатками холодного чая, она вернулась в постель. Грелка остыла, пришлось снова вставать и наполнять ее горячей водой из-под крана в ванной. За эти два похода она снова замерзла, понадобилась целая вечность, чтобы согреться.

Она провела ночь, полную горячечных мыслей и сновидений. Трудно было отличить одно от другого — о чем она думает и что видит во сне. Там был Арчи, который говорил, что она его разочаровала и что он сегодня же уезжает во Францию, и был Ноэль, который говорил, что она его разочаровала и что он больше не желает ее видеть, и Полли, которая говорила, что она так счастлива и в ее дружбе больше не нуждается, и еще кто-то, отворачивая лицо, голосом, который она не узнала, твердил, что ей нигде нет места. Потом она бежала по улице к какой-то толпе, но когда уже подбегала, ближайшие к ней люди в ужасе вскидывали руки, словно не подпуская ее, а остальные растворялись, и улица вновь оказывалась безлюдной, только уже не городской, а деревенской, и в конце, кажется, был виден коттедж, но когда она подходила к нему ближе, на этом месте обнаруживалась только чернота, и Клэри проваливалась в нее, и пока падала, становилось все жарче и жарче, пока она не загоралась, а тем временем из ее головы доносился стук, барабанная дробь, и кто-то велел ей открыть глаза, а она боялась, что даже если откроет, все останется прежним — тошнотворная смесь из снов и мыслей.

— …все хорошо, дорогая, очнись. Я здесь, с тобой.

Это был папа. Он сидел на краю кровати и гладил ей лоб длинными тонкими пальцами. Она уставилась на него, ужасаясь, вдруг это на самом деле не он, а потом — что он рассердится, ведь она здесь, в коттедже, далеко от дома, хотя и не помнила, где именно…

— Ой, папа! — воскликнула она. — Ой, папа, как я рада, что ты приехал!

Но, присмотревшись к его лицу, улыбающемуся, как ей показалось, и увидев его серьезные глаза, она поняла, что это вовсе не папа — это Арчи.

— Это Арчи, — сказал он.

— Знаю. Теперь я тебя вижу. Кажется, я видела сон. Такой страшный сон.

Она заплакала, он обнял ее и принялся тихонько покачивать, пока она пыталась рассказывать, но единое целое распадалось на зазубренные осколки и теряло смысл.

— Неважно, — повторял он, пока она безнадежно твердила, что там не было никого, вообще никого, она так и не смогла найти ни единого.

— Я видела людей, но они таяли.

— Неудивительно, — отозвался он. — Ты вся горишь. Ну-ка, приподнимись, я поправлю тебе подушки.

— Уже пятница?

— Вообще-то вторник.

— Даже близко не пятница.

— Да уж, действительно.

— Тогда почему ты здесь?

Он наклонился, поднимая с пола ее чайный поднос, выпрямился и посмотрел на нее — изучающе, подумала она.

— Я приехал проведать тебя.

— А-а. Проведать меня. — Ей снова стало тепло, но по-другому.

— Специально, чтобы проведать тебя, — повторил он и унес поднос.

Она откинулась на подушки: облегчение, удовлетворенность и радость наполнили ее, и она почти не чувствовала себя больной.