Элизабет Говард - Исход

С любой темы они неизменно сворачивали на философию — точнее, на христианское мировоззрение. К примеру, после того, как Кристофер рассказал священнику о Полли и о том, каким ударом для него стало, когда после несчастной любви она нашла кого-то, но не его, и собиралась замуж — «так что меня она никогда не полюбит», — отец Лансинг отозвался:

— Но вы любили ее, и это был дар.

— Дар ?

— Разумеется. Любовь — великий дар.

— Вы имеете в виду, как вера?

— Ну, можно сказать, что вера — еще одна разновидность любви, правильно? Как вам такое?

И так далее.

После разговора о Ричарде и Норе он вернулся домой, исполненный решимости любить их. И обнаружил, что любить Ричарда ему проще, чем родную сестру. Он пытался поговорить с ней о Ричарде, объяснить, что было бы неплохо позволить ему хоть какие-то удовольствия, пусть даже не самые полезные, но она сразу свела все его старания на нет.

— Я понимаю, что у тебя благие намерения, Кристофер, — сказала в заключение она, — но увы, мало просто желать добра. Я работаю с этими людьми уже много лет и, безусловно, лучше, чем кто бы то ни было, знаю, что им на пользу.

— Значит, и ты желаешь им добра, — не удержавшись, возразил он, и она бодро воскликнула:

— Конечно, желаю! А ты как думал?

К тому времени он ходил в церковь потому, что хотел этого. Он также выразил желание прийти к отцу Лансингу на исповедь, и священник сказал, что исповедует по вторникам и пятницам, и дал ему брошюрку. «Из нее вы почерпнете некоторые представления о том, как все проходит», — пояснил он.

Он пришел. Думал начать с того, что ему, в общем-то, не в чем исповедоваться, но когда дошло до дела, список получился на удивление длинным. Удивило его и то, что отец Лансинг не стал читать ему мораль, а ограничился практическими вопросами вроде «сколько раз?». После этого, покаявшись и получив отпущение грехов, он вышел в церковь и молился, пылая благими намерениями.

Как вскоре выяснилось, они недолговечны, или, скорее, в круговерти повседневной жизни он про них забыл. Ему казалось, что грустные и несчастные люди окружают его со всех сторон, и когда он убедился, как трудно изменить для них к лучшему хоть что-нибудь, их несчастье стало вызывать в нем негодование.

Потом однажды, когда он пилил в дровянике особенно неподатливый ствол вяза, ему пришло в голову, что он хотел жизни совсем иного рода, и ему вспомнились слова, которые отец Лансинг услышал от одного монаха: «Можно поставить в центр вселенной себя, а можно Бога. Ставить в этот центр другого человека нельзя». В то время, хоть он и слушал вежливо, мысленно не согласился, а теперь вдруг ему все стало ясно. Он определенно не хотел находиться в центре своей вселенной — значит, оставался Бог.

С этим известием он бросился к отцу Лансингу. Его приняли спокойно, и этим спокойствием священника он был почти уязвлен.

— И что же вы намерены предпринять по этому поводу? — спросил священник.

— Я думал, может, мне уйти в какую-нибудь общину. Думал, не стать ли монахом.

— Вот, значит, как?

— Да. От меня миру маловато пользы. Думаю, лучше мне будет удалиться от него.

Отец Лансинг ответил не сразу. Он был занят выбиванием своей зловонной трубки. Потом сказал:

— Ну что ж. Не думаю, что кто-нибудь захочет принять вас, если вы просто сбежите от мира. Вопрос скорее в том, чтобы не убежать, а прибегнуть.

— К Богу? Да, я как раз об этом!

Отец Лансинг положил ладони на плечи Кристофера.

— Я мог бы направить вас к тому, кто с вами поговорит, — сказал он. — Может, для вас кое-что прояснится, и вреда от этого не будет.

И он отправился в Наштенское аббатство. Там он провел два дня, за время которых состоялось несколько продолжительных бесед о его возможном призвании. Аббатство очаровало и наполнило его энергией. Там он, помимо всего прочего, узнал, что, если его примут, он проведет два-три года в аббатстве в качестве послушника, в конце концов станет бельцом и все это время будет волен уйти, когда захочет.

Во Френшем он вернулся взбудораженным и восторженным: не было ни сомнений, ни опасений — он знал . Осталось только, чтобы его приняли.

Проходили недели, а вестей все не было. Он обратился к отцу Лансингу.

— Отец Грегори написал мне о вас, — сказал он. — Он считает, что вам требуется время и наставления, чтобы лучше понять, чего вы хотите, — выяснить, действительно ли вы призваны. Вижу, ваше лицо омрачилось. Думаете, вам все известно? Ну, людям это свойственно. Духовные фантазии мало чем отличаются от любых других. Повторение — и вы всегда на высоте. Угадал?

Это был выстрел в яблочко. Он почувствовал, как покраснел.

— Если вы хотите дальнейших наставлений, меня просили дать их вам, так что не отчаивайтесь, святой Кристофер. — Эти слова он произнес с такой ласковой улыбкой, что Кристофер сумел посмеяться вместе с ним.

— Что там у вас с отцом Лансингом? — спросила Нора, когда Кристофер отпрашивался у нее.

— Он учит меня.

— А, хорошо. По-моему, он замечательный человек. И я так счастлива, что ты начал бывать в церкви.

Ричард не разделял ее радости.

— Вижу, ты уже втянулся. Скоро начнешь находить убедительные причины для воздержания — не только для себя, но и для меня, если уж на то пошло.

— Нет, не начну. — Они тайком сговорились насчет сигарет, каждую неделю он покупал полбутылки виски, якобы поделить поровну с Ричардом, но в действительности сам хитрил и пил холодный чай.

Отцу Лансингу он объяснил, что пока не хочет никому рассказывать о своих намерениях. Он уже начинал спорить со священником, а однажды, явившись к нему, как было условлено, и не застав его на месте, пришел в ярость — что сразу понял отец Лансинг при следующей встрече.

— Вы злитесь на меня за то, что у меня нашлись другие дела. Но почему? Неужели вы важнее других людей?

— Вы могли бы известить меня.

— Да, мог бы. Я был в больнице и не хотел оставлять человека, к которому приходил. Это к вопросу о видимости.

— Ясно.

— Нет, вам не ясно, но потом будет.

Проехали поворот на улицу Полли. Он присмотрелся, пока автобус ехал мимо, но так и не понял, разглядел ее дом или нет.

Приезжать на свадьбу ему не хотелось, а когда отец Лансинг спросил, почему, он объяснил, что боится чувств, которые может испытать.

— Если в этом все дело, вам определенно лучше съездить туда. И потом, как же ваша кузина? Вы же говорили, что она очень к вам привязана — разве это не значит, что она хотела бы видеть вас там?

— Да, но мне кажется, это не самое важное.

— Самое важное — это вы, да? Ваше духовное состояние?

Он молча смотрел на друга, очутившись в тупике, потому что, в отличие от отца Лансинга, и вправду так думал — как ему стало ясно.