Александр Сегень - Похоронный марш

Через несколько дней Рашид затеял великое озорство. Он сделал из обломка расчески дымовуху, подпалил ее на лестничной клетке первого подъезда на шестом этаже, прямо возле дверей Монашки, а когда дым хорошенько распространился, Рашид надул бумажный пакет, громко хлопнул им и с криками «Пожар! Пожар!» что было мочи побежал с лестницы. На первом этаже его все-таки успела заметить Тузиха, высунувшая свой красный нос из дверей. А на шестом Монашка, взывая к славе господней, крутила диск телефона, и пока котельщик дед Семен, живший там же, на шестом этаже, ликвидировал очаг, Монашка уже вызвала пожарных. Пожарка у нас совсем рядом, на улице Сытова. Через несколько минут в вечерних сумерках нашего двора заревело, заалело, забегало пожарное действо. Вскоре Монашка уже оправдывалась:

— Да что же это? Я слышу, кричат: «Пожар! Пожар!» Выглянула из дому — дым, ничего не видно, прости, Христос, пресвятая дева заступница! Светопреставленье! Содом и Гоморра! Будто господь серу и огонь ниспроверг на землю…

— Никакого вашего господа не знаем, — отвечали пожарные. — Вы Серафима Евлампиевна Пономарева?

— Я, — как перед богом ответствовала Монашка.

— С вас штраф за ложный вызов.

Вскоре, благодаря свидетельству Тузихи, виновник преступления был обнаружен и крепко выпорот, так что он даже бегать не мог и первое время заменял в воротах Эпенсюля. Но вратарь из него был плохой. И вообще, в футбол он играл плохо. И в хоккей тоже. Но зато в спорных ситуациях всегда умел рассудить, кому бить штрафной, считается гол или не считается, и все его слушались.

Постепенно истории про боженьку стали иссякать, повторяться, меркнуть. Помню, особенно в последнее время Рашид зачастил рассказывать о Лоте, как его дочерям было страшно спать в своей комнате, и они по очереди просились к папаше. А папаша пьяный, брыкается и храпит ночью, а проснется, и лезет их лапать, они подумали-подумали и решили его прирезать.

— Не ври, Рашид, — перебиваю его я. — В прошлый раз они оттого, что спали с ним, родили младенчиков, а боженька превратил их в цыганят и пустил табором по всему миру.

— Ну пусть так, — соглашается Рашид. — Только я б такого папашу прирезал, если б он стал моих сестер тискать.

Как-то раз мы сидели с ним вдвоем за доминошным столом, я ждал, когда придет с работы Веселый Павлик, а Рашид просто так сидел и поджигал спички. Я вспомнил о Рашидовой тайне и осмелился спросить, как насчет финки.

— Мне уже обещали, — ответил он, — скоро будет.

— Рашид, а может, не надо резать-то, а?

— Надо. Совсем нам от него житья нет. Мать от него плачет, и синяки у нее, а то еще стал к Аньке приставать. Когда никто не видит, он все норовит ее пощупать, скот.

Анька — это была сестра Рашида. Рашид ее очень любил. Анька уже подрастала. В тот год, когда умерла Вера Кардашова, Аньке исполнилось тринадцать лет, но это уже была не девочка, а хорошенькая девушка. В том же году Рашид наконец достал настоящую финку, чтобы зарезать отца. Но я узнал об этом только в мае следующего года. Мы сидели с Рашидом на пруду, и он сказал мне:

— Леха, поклянись, что никому не ляпнешь.

Я сразу понял, о чем он, и поклялся, чтоб мне сдохнуть.

— Нет, поклянись таким, чего ты больше всего не хочешь.

Я подумал и сказал:

— Клянусь, что не проболтаюсь, а не то пусть вернется моя мать.

— Я достал финку, — сказал Рашид.

Мы долго молчали. Я думал, что же теперь будет.

— И что же теперь будет? — спросил я через некоторое время.

— Посмотрим, — сказал Рашид. — Вроде он сейчас стал ничего. Но все равно я его зарежу рано или поздно, потому что он еще только затих. Я знаю, он скоро снова начнет.

— А покажешь финарь? — спросил я.

— Покажу, конечно, — сказал Рашид, и в эту минуту к нам подвалили Игорь Пятно, Мишка Тузов и Ляля.

— Что, Рашпиль, про боженьку рассказываешь? — спросил, смеясь, Игорь. Он один во всем дворе называл Рашида Рашпилем, в отличие от «Эпенсюля» эта его выдумка не нашла отклика.

— Про тебя, дурака, как ты позавчера пьяный к Лялиной матери приставал, — ответил Рашид.

— Чё, правда, что ли? Ни фига себе, — осклабился Ляля.

— Да врет он! — обозлился Игорь. — Сам к своей сестре трется.

— Слушай, — сказал Рашид, вставая, — ты хоть и здоровый дулдак, хоть тебе уже за двадцать перевалило, а я тебе могу накостылять, если ты напрашиваешься.

— Да ладно тебе, Рашпиль, я ж пошутил. Уж и пошутить нельзя. А сестренка твоя ничего, я б не отказался с ней…

— Слушай, ты! — Рашид сжал кулаки и двинулся в сторону Игоря. Пятно понял, что дело пахнет керосином, и, для приличия заржав, отскочил на несколько шагов. Рашид рванулся к нему, Игорь побежал прочь, мы за ними, замелькали деревья сквера, Рашид подхватил с земли камень, размахнулся, бросил… В следующую минуту мы увидели, как он схватился за лицо и упал на колени. Пятно мелькнул между домами и побежал через Бытовую улицу. Мы окружили Рашида. Он стоял на коленях и обеими руками держался за лицо.

— Ты чего, Рашид? — спросил Мишка Тузов.

— Рашид, ты чего? — спросил я.

— О-о-о! — раздалось в ответ из-под ладоней. Потом Рашид протяжно выругался. Потом сказал, отнимая ладони от лица:

— Пацаны, посмотрите, глаз цел?

Вокруг глаза и на щеке у Рашида опухло, но глаз энергично моргал и был цел.

— Тебя что, Игорь сбил? — спросил Ляля.

— Какой Игорь? — возмущенно вскрикнул Рашид. — Я сам себя вон бульником угостил.

Мы увидели лежащий рядом камень.

— Это как это? — удивились мы.

— Как-как! В дерево попал, а от дерева отскочило и прямо мне в морду.

— Вот бог-то тебя и наказал, антихриста, прости господи, — раздалось вдруг где-то поблизости, и мы увидели, что мимо нас прошмыгнула по пути в церковь Монашка. Видимо, опасаясь, что ее слова возмутят Рашида, она хорошенечко прибавила шагу, но Рашида ее появление только развеселило.

— Вот ведь ты! — сказал он, смеясь. — Икона ходячая! — И закричал ей вслед: — Лови, лови ее, эй, черти, черти бегут!

Опухоль росла прямо как на дрожжах, мы подняли Рашида и повели домой делать примочку.

— Не обидно, что себе в глаз залепил, обидно, что не попал в этого идиота, — говорил Рашид по пути. — Ну чего вы меня, как раненого, под руки ведете?

Мы привели его домой, и я в подъезд не пошел, потому что в третьем подъезде жила тетя Зоя Дранеева, которая меня недавно выгнала, и я поклялся не то что к Дранейчику никогда не заходить, но и вовсе забыть о третьем подъезде. А Ляля и Мишка проводили Рашида и потом сказали, что бабка встретила внука неимоверно длинной татарской тирадой, из которой они усекли только слово «шайтан».

Синячище долго не сходил с Рашидова лица, был он черный и блестящий, будто только что нарисованный акварельной краской. Через неделю Рашид зашел ко мне в гости, чтобы показать финку. Я взял ее в руку и подумал, где же я ее уже видел? Смирнов! Я вспомнил, как угрюмый пенсионер Смирнов хотел вот этой самой финкой казнить наш мяч, разбивший ему окно.