Софья Прокофьева - В стране легенд

Время – не песочные часы! Стоит перевернуть их – песок посыплется и опять начнет отсчитывать минуты. Но кто возвратит человеку его молодость?

Доктор Фауст, шаркая меховыми туфлями, прошел из рабочей комнаты в свой тесный кабинет.

Сколько книг! Полки с книгами от пола до самого потолка. Некоторые из них прикованы к полкам железными цепями. Свитки пергамента на столе и на полу.

Фауст опустился в кресло и зябко потер худые морщинистые руки. На нем мантия, подбитая лисьим мехом, и теплая шапочка. Стоит весна, а ему холодно! В семьдесят шесть лет кровь уже плохо греет.

– Кровь моя холодна, как у ящерицы,- невесело улыбнулся он,- А огонь в душе все не гаснет, и это тоже одно из необъяснимых чудес природы.

Ящерица! Только он произнес это слово, как на память ему пришла саламандра – дух огня*.

Фауст повернулся к очагу, где висело на цепях железное кольцо. В кольцо был вставлен большой глиняный тигель, а внизу под тиглем лежала груда поленьев.

Начертав в воздухе магический знак, Фауст громко произнес заклинание. Он призвал духа огня. И сейчас же дубовые поленья в очаге запылали сами собой. Из пламени выглянула и весело заплясала маленькая юркая саламандра. Уж она-то не была холодна – в комнате сразу стало жарко.

– Саламандра, друг мой! – сказал ей Фауст,- Из всех стихийных духов природы я люблю тебя больше всего. Ты сродни мне. Духи воды – ундины – холодны и равнодушны. Сильфы – духи воздуха – летучи и непостоянны. Дух земли слишком могуч и грозен: его вид, его грозный голос страшат меня. Но с тобой я охотно делю свое одиночество. Вот беда моя, слышишь ли, саламандра! Я так же сильно, как в юности, жажду высшего познания, но не достиг его, а силы мои уходят.:.

Саламандра вдруг замерла на железной цепи в очаге и, свесив огненный хвост, казалось, внимательно слушала Фауста.

Фауст снял с полки несколько больших манускриптов* и, сгибаясь под их тяжестью, побрел к очагу.

– Вот книги, которые я создал. Долгие годы я писал их. Эта – «Ключи ада» – о тайнах магии, эта – о лекарственных травах, эта – о движении небесных тел… И все же правды в моих книгах слишком мало, а ошибкам нет конца. Я уничтожу мои книги, как разбил колбу с бесполезным эликсиром, чтобы они не плодили новых ошибок. Сожги их, саламандра, обрати их в пепел!

И Фауст начал одну за другой бросать раскрытые книги в пылающий огонь. Листы зашевелились, почернели, по ним пробежала красная полоса.

Но вдруг огонь погас. Саламандра метнулась вниз и скрылась среди обгорелых поленьев.

– Так ты не захотела сжечь мои книги, саламандра! Ты убежала от меня! – гневно вскричал Фауст.

Фауст упал в кресло и уронил голову на грудь. К чему все магическое искусство заклинаний! Ему ли повелевать капризными духами стихий, хоть он и безмерно выше их разумом!

Дверь скрипнула, просунулась рука с горящей свечой, и в комнату вошел ученик доктора Фауста – Кристоф Вагнер*. Фаусту на миг показалось, что его ученик серый, почти бесцветный, как серая моль, которая живет в книжной пыли. Да, вот к кому не приходят видения!

– Вы сидите без света, дорогой доктор. Вздремнули или, может быть, я неосторожно прервал нить ваших мыслей?

– Она порвалась сама собой, мой друг, – тихо ответил Фауст.

– И вам не удалось прийти к выводу, который достойно увенчал бы труды этого дня? Как жаль!

– Нет, напротив, к выводу я пришел. Более того, я узнал итог всей моей жизни.

– Неужели? Он, должно быть, необъятно велик. Поведайте мне о нем, учитель.

– Скажу в двух словах: я – невежда!

От неожиданности Вагнер даже покачнулся и чуть не уронил подсвечник.

– Как – невежда? – ахнул он,- И это говорит Иоганн Фауст, «философ философов», доктор богословия, краса и гордость нашего Виттенбергского университета? Не вы ли всегда побеждали в ученом споре прославленных мужей науки, легко разбивая любые доводы?

– И все-таки я только невежда! Трижды неуч!

– Ушам своим не верю! Вы – великий врач, математик, астролог, алхимик… Вы столь же славный, как Теофраст* в древние времена или Парацельс* в наше время.

– И все же я жалкий неуч! Слава моя не по заслугам.

– Доктор Фауст – неуч! Разве не изучили вы языки латинский, древнегреческий, арабский, халдейский, французский, английский, испанский…

– Да, изучил настолько, что с трудом говорю на своем родном языке.

– И наконец, разве не учились вы искусству магии в университетах Кракова, Толедо, Саламанки? Стоит вам прочесть заклинание, и духи природы покорны вашему зову.

– Послушайте, Вагнер! Я подобен человеку, который стоит на берегу океана и собрал полную горсть цветных камешков. Это все, что подарили ему морские волны. Где-то там за горизонтом лежат неведомые страны, прекрасные острова, но нет у него корабля, чтобы достичь их. О пыльные книги, неужели я никогда не узнаю больше того, что написано на ваших страницах? Как я любил вас и как сейчас ненавижу!

– Что я слышу, доминус* доктор! Книги, которые вам стоили . столько денег! Книги, привезенные из Италии, Франции, Англии, из стран Леванта*, бог знает откуда, выкопанные из земли, выкупленные из монастырей! Книги, которые вы завещали мне как самому достойному из ваших учеников! Но я вижу, у вас приступ меланхолии, доктор. В крови вашей скопилось слишком много черной желчи. Вам нужно отдохнуть в теплой постели.

– Нет, Вагнер, нет! Сегодня ясная ночь. Можно ли пропустить ее?

Я поднимусь на башню поглядеть на звезды. Зажгите фонарь, дорогой Вагнер.

– Я помогу вам подняться на башню. Верно вы говорили мне, доктор: «Мысли мои не более удалены от звезд, чем ноги от земли».

– Красиво сказано, Вагнер. А святые отцы смеются надо мной, уверяя, будто я хочу провертеть дыру в небе. О как тяжело мне, старику, нести мое тело!

Фауст медленно поднимался на высокую башню по винтовой лестнице. Вагнер поддерживал его и освещал дорогу фонарем.

Ступень и еще ступень – семьдесят ступеней.

Но вот и верхняя площадка башни. Четыре открытых окна смотрят на четыре стороны света, и в проемах окон сияет звездное небо.

Вагнер поставил фонарь на пол.

– Здесь гуляет холодный ветер. Бр-р! Не советую вам долго тут оставаться, доминус доктор. Вот ваша палка. Доброй ночи, нащупывайте ногой ступени при спуске.

Оставшись один, Фауст устремил свой взор на небо: