Сами Михаэль - Виктория

Рафаэль уселся в лохань у входа в подвал. Из-за длительного пребывания в темной яме лицо его после бритья казалось бледным и осунувшимся, а глаза больше, чем прежде. Виктории было трудно делать вид, что она не замечает его присутствия. Когда он плеснул на себя воды из ведра, стоящего рядом с лоханью, взгляд ее так и приковало к искрам, посыпавшимся от его сияющего тела. В этом Дворе у всех ушки на макушке, глаза следят за каждым твоим взглядом и движением. Во Дворе не сильно верят в простодушие и начисто отрицают случайность. У всякого события есть причина, и у каждого поступка — умысел. Виктория покраснела, зная, что ее украдкой брошенные на него взгляды кем-то уже замечены, но все равно не могла оторваться от этих сверкающих искр. Перед тем как залезть в лохань, он поставил рядом с собой скамеечку, и, пока другие мужчины надевали на себя широкие ночные балахоны, его мать, к изумлению Виктории, положила на эту скамеечку пиджак и узкие брюки, шелковую рубашку и галстук-бабочку, а на пол поставила легкие выходные туфли. Но ведь ему положено охранять женатых мужчин, почему же он наряжается, как на праздник, в дни, когда лишь безумец способен выйти ночью из дому! Заранее зная, что проиграет, его мать сказала просительно:

— Может, все же одумаешься?

Его рот разверзся красным пятном в венчающей голову пене.

— Не слышу, у меня уши заложило!

Мать покорно опустила голову и пошла к лохани Элиягу, приказавшему мылить ему спину.

Михаль возмутилась. В решении Рафаэля отправиться на ночную гулянку был открытый вызов, не подобающий истинному еврею их Двора.

— Кто смеется над судьбой, смеется над Господом! — выговорила она ему.

От сияющей улыбки, которую послал Рафаэль свой бабке, у Виктории сжалось сердце. Его мокрое тело вобрало в себя медь заката; он поставил ногу на борт лохани и так сосредоточенно стал стричь ногти, будто во имя чего-то проходил очищение. Душа Виктории зашлась при виде его хрупкой ноги. Потом он встал в воду, и полотенце обмотало его бедра и прикрыло детские ягодицы. Тело выглядело таким гладким, таким ранимым. Статуи — создание рук безбожных идолопоклонников — так ее учили. А он стоит перед ней и сам как статуя, и в нем волшебство этих статуй. Наджия трижды плюнула, как положено реагировать на идолопоклонство, и буркнула шепотом:

— Чтоб ему уйти и живым не вернуться!

— Вы только посмотрите! — выговорил Йегуда своим бесцветным голосом, указав седой бородой на эту точеную фигуру, и никто не понял, сказано это было с восторгом или осуждением.

Виктория заметила печаль в глазах Азизы, обычно светящихся радостью. Взгляд ее перешел с Рафаэля на Азури, будто она хотела ему напомнить, что живая эта статуя, от которой заходится сердце, напоминает ей другие чарующие и уже забытые картины. Чувства ее были так сложны и тягостны, что под конец она уселась в аксадре и стала с силой расчесывать бок, а душу терзала бессильная горечь.

Азури же кипел от гнева. Не обращаясь лично к Рафаэлю, он сказал, будто кому-то третьему:

— Мы запрем дверь на замок, как каждую ночь, и ни для дьявола, ни для ангела ее не отопрем. Скажите ему, и пусть прислушается. Я никому не позволю прикоснуться к ключу, даже если речь пойдет о спасении жизни. Профессиональные убийцы и те по ночам скрываются из страха перед солдатами-дезертирами.

Шелковая рубашка скользнула и спустилась на полотенце, обмотавшее его бедра. Рафаэль вылез из лохани, уселся на скамеечку и всунул ноги в брюки. Движения его были размеренными и казались такими наглыми, что Дагур решил его подкусить, кольнуть своим жалом:

— И чего ради! Умереть ради какой-то бабы, про которую через час не вспомнишь, кто была.

— Какая баба? При чем тут баба? — поразился Мурад, бывший ровесником Рафаэля. — Ведь он не женат, правда же, папа?

Михаль сдержала улыбку, напряжение немного растаяло, и Эзра нашел в себе смелости выкрикнуть с хохотом:

— Рахама Афца, вот какая!

— А ты не пачкай свой рот такими именами! — одернул его отец бессильным голосом.

— Да он к ней идет. Она его обожает.

Азиза оставила свой бок в покое. Ей хотелось спросить сына, откуда ему все известно, но из страха, как бы Азури не перекинул свой гнев на него, сдержалась.

Мысли завертелись в голове у Виктории. Не может быть, чтобы Рафаэль пошел на встречу с проституткой в дом ее сестры, живущей в их переулке, он конечно же пойдет в квартал Эль-Калачия, про который сама она не знает ничего, но люди, когда о нем говорят, всегда делают такой жест, будто он расположен у черта на рогах.

В тот вечер ее отец одиноко сидел в углу на крыше и курил, глубоко затягиваясь. Вместе с холостыми парнями и подростками он смотрел во все глаза и слушал во все уши, пока мужчины, будто на крыльях восторга, выскакивали из ямы. Даже старухи, сидя во тьме переулка, глазели на это зрелище. Виктория была уверена, что отец так напряжен, потому что подстерегает Рафаэля. И когда тот возникнет внизу, Азури поднимется во весь свой гигантский рост, и его бас прокатится по всем крышам:

— Я тебя предупредил, мы тебе дверь не откроем!

Но Рафаэль в ту ночь не вернулся.

Не вернулся и утром, когда все военнообязанные мужчины спустились обратно в яму. Азури перенес тяжелую бочку и приставил ее ко входу.

— Если этот идиот вернется днем, никто пусть пальцем не пошевелит! — гневно приказал он и, не притронувшись к завтраку, ушел в свой торговый дом, даже чаю не попил.

Над Двором нависло траурное молчание. Часы отстукивали, а Рафаэль все не шел. Наджия всякий раз, как Виктория проходила мимо, цокала языком, и потому та избегала с ней сталкиваться — чтобы не показать беспокойства. Перед тем как мужчинам вернуться с работы, женщины усадили Эзру в середке и стали выпытывать, что ему известно про связь Рафаэля с Рахамой Афцей. А он и давай рассказывать, пока те не сообразили, что он их просто морочит.

— Ну сходи, расспроси сестру Рахамы! — стала упрашивать Мирьям.

— Еще чего? — хрипло прикрикнула на нее Азиза.

— А вдруг сейчас, в эту минуту его тащат без питья, без еды на войну!

— Допустим, он, не приведи Господь, попался туркам в лапы, — возразила Михаль, — откуда же сестре той женщины про это знать?

Виктория на людях не осмеливалась произнести ни слова.

Но Мирьям не отступала:

— А может, он прячется у Рахамы, дожидается темноты. Стоит проверить.

— Ладно, пойду и проверю, — вызвался парнишка.

Азиза аж глаза выпучила:

— А тебе-то откуда дорога известна?

— Когда Рафаэлю было столько, сколько мне сейчас…

— Свяжите этого распутника веревками! — вмешалась в разговор Михаль.

И молодые девушки будто только того и ждали. Тут же на него накинулись. Связали ему ноги, прикрутили к бокам руки и таким вот рулоном положили в затененную аксадру. И ни угрозы кулаками, ни слезы не помогли. Когда он пожаловался, что хочет пить, ему приподняли голову и напоили в лежачем положении. После этого он сказал, что хочет по малой нужде, вот-вот лопнет. После короткого препирательства его просьба была отклонена.