Бруно Апиц - Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

Шнабель так пристально вглядывался в снежную даль, что у него начало рябить в глазах, но все же он увидел легкую снежную дымку, сползавшую вниз маленькими язычками, не длиннее сантиметра, как ему показалось.

— Да, там, наверху, видно, буран, — произнес он встревоженно и забарабанил пальцами по стеклу. Хозяин только покосился на него краешком глаза и усиленно задымил трубкой.

«Смешные вещи, — подумал Шнабель и закашлялся, — смешные вещи говорит этот человек, если уж в кои веки открывает рот. Пусть бы уж помалкивал, меньше загадок пришлось бы отгадывать». Скрип горных ботинок затих в глубине комнаты. Звякнула рюмка.

— Еще одну?

Шнабель кивнул, но мысли его были далеко. Крепкая и ароматная жидкость опалила огнем внутренности.

— Бальзам собственного изготовления, на травах настоен, мертвого может воскресить! — Хозяин возился с радиоприемником, существования которого Шнабель до сих пор как-то не замечал. — Почтовые сани отправляются в одиннадцать, я договорюсь. Вы сперва пообедаете?

— Нет, дайте, пожалуйста, счет!

Хозяина позвали в кухню, и Шнабель остался один. Приемник, стоявший в углу, бормотал что-то неразборчивое, заглушаемое помехами. Он встал и потянулся. Через несколько часов будет покончено со всей этой историей, благодаря вовремя принятому решению он выпутается из этой паутины. Смутное бормотанье приемника начало его раздражать. Он покрутил одну из ручек. Налево — звук ухудшился, направо…

— Мы передавали последние известия. А теперь прослушайте сообщение метеоцентра. В Альпах местами возникла опасность образования лавин. Внимание, передаем предупреждение метеоцентра! Внимание, передаем предупреждение метеоцентра! В минувшую ночь деревни… — Голос пропал и вновь вынырнул… — еще не удалось найти. Отряды альпийской спасательной службы подняты по тревоге. Внимание, передаем предупреждение метеоцентра! Внимание, передаем предупреждение метеоцентра!.. расчищаются. По имеющимся… погибло пять человек. Снежные массы…

Шнабель застыл, зажав в пальцах ручку настройки. Голос окончательно умолк, он выключил приемник. Молнией пронеслось в его мозгу все, что он когда-либо слышал о лавинах. Рассказы, сообщения о несчастных случаях, фильм «Белая смерть»… И всегда большую роль играл красный шнур. При угрозе обвала его надо было тащить за собой, и это облегчало поиски… Поиски… Он почувствовал себя так, словно над его головой нависла снежная масса, готовая рухнуть, засыпать, погрести…

Так вот что означали странные намеки хозяина, вот почему он всматривался в горные кручи, — теперь все сразу стало ясно. Он не слышал этих сообщений, он еще раньше знал, чуял тем особым чутьем, которым обладали местные жители. Если бы он слушал радио вместе с ним, то сейчас, вероятно, уже надевал бы лыжи. Эти двое наверняка не оставят друг друга в беде… Концлагерь… Парень что надо… Он, вероятно, сейчас уже мчался бы выручать своего товарища, привел бы его сюда, в эту комнату, где Шнабель все еще сидел сложа руки и все еще будет сидеть, когда тот вернется. Может, он за это время все-таки вспомнил его, узнал, и теперь ему… Выходя из комнаты, он с грохотом опрокинул один из стульев. Перед глазами все плыло. То ли от сердца, то ли от спиртного. Едва он взялся за дверную ручку, как на часах распахнулась маленькая дверца, и тонкий дребезжащий голосок кукушки принялся поспешно отсчитывать время. Один, два, — он уже был в коридоре, — четыре, пять, — голосок стал глуше, а лестница все не кончалась. Восемь, девять… Когда кукушка прокричит одиннадцать раз, отправятся в путь почтовые сани, а между тем где-то рухнет лавина, сметая на своем пути все, — дома, деревья, людей, в том числе и Кеслера. Он уже не сможет никому пожать руку, как и не сможет рассказать, что встретил человека, который в свое время его выдал. Шнабель был банковским служащим, и, конечно, хорошим служащим, воплощенным чувством долга, одним из тех, для кого главное, чтобы итог сходился: цифры, только цифры, и ничего, кроме цифр.

«А я прочту в газете, — вероятно, под заголовком «Жертва гор», — жирным шрифтом: «Турист К., совершавший лыжную прогулку в окрестностях Шаллерхютте, погребен снежной лавиной… Спасательному отряду до сих пор не удалось…»

В комнате было тепло. Вьюшка еще была открыта, и в печке трещало и постреливало, вспыхивало и разлеталось искрами. Стул у кровати был очень удобный, уж такой уютный стул, на нем так хорошо сидеть, вытянув ноги и откинувшись на спинку. Как весело звенят колокольчики почтовых саней! Он даже сейчас еще явственно слышит их звон. Одна лошадь была гнедая, шерсть у нее гладкая, хвост черный. Он усядется в сани и ни разу не оглянется назад, — только вперед! «Подгоните-ка лошадей, уважаемый, мне очень важно поспеть на поезд!»

В купе полно народу, и никто его не знает. Когда он ехал сюда, на колени к нему вскарабкался чей-то ребенок. Чудно как-то, маленький такой, теплый комочек… Можно будет читать газеты, спать. Чемодан упрямо цеплялся за неровности дощатого пола, когда Шнабель тащил его из-под кровати. Кое-какие вещи так и остались невынутыми… «Инструкция к новому закону о налогах для…» Он бросил поверх всего этого ночную рубашку, свитер, носки. «Вроде брал с собой три галстука? А Кеслер вообще галстуков не носит. Да и к чему? Лыжная куртка, спортивная рубашка… Им не придется, значит, первым делом срезать с него галстук, когда его найдут, — если, конечно, найдут быстро… Весной снег растает… Зазеленеют луга… Как это он сказал? Я все время думал об одуванчиках…»

Пробка у пузырька с лекарством была плохо притерта. Поднеся пальцы к носу, он почувствовал запах камфары. Камфара хорошо помогает при потере сознания, нужно только одновременно массировать по направлению к сердцу. Здесь, конечно, ни у кого камфары нет. Из кого вообще набирают спасательный отряд в этой малолюдной местности? Надо бы им сказать: послушайте, этот человек, которого вы ищете, уже один раз глядел в глаза смерти, — из-за меня, понимаете? Когда его увели, я принял вот эти капли — пятнадцать капель, правда, часть я пролил. Все из-за Нерлиха… В них содержится камфара. Разотрите ему сразу же ступни…

Стук в дверь заставил его быстро захлопнуть крышку чемодана.

— Что такое? — Он уставился на девушку, стоявшую в проеме двери, как на призрак. — Что вам нужно?

— Закрыть печку, если разрешите, и потом — вот ваш счет!

Он взял бумажку и стал разглядывать корявые буквы и цифры. «Ночлег — трое суток, завтрак, обед…»

Его фамилия была написана неправильно, через два «а» — Шнаабель. Можно стереть лишнюю букву, можно стереть всю фамилию, только… нельзя стереть человека — ни человека по фамилии Кеслер, ни его, Бертольда Шнабеля. Получалась сумма, которая не сходилась. Дверь захлопнулась, и он опять тяжело опустился на стул. В руке он все еще держал домашние туфли. У него на Аугсбургерштрассе в доме номер семьдесят два они всегда стояли у кровати; каждый вечер он их надевал, хозяйка приносила ужин…