Бруно Апиц - Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

Это твой долг, стучало у него в ушах, долг, долг, долг… Счетная машина, возле которой он стоял, с жестким лязгом заглатывала цифры. Вот она проглотила их, в итоге все должно сойтись. В итоге все должно быть правильно.

«Не торопись, обдумай все спокойно, нельзя же вот так сразу…»

Он испуганно обернулся, обе девицы у шкафов с картотекой упоенно болтали о воскресных встречах.

— Ну, господин Шнабель, что у вас такое?

Шнабель взглянул на Грегера. На лице у того было написано настороженное любопытство, того и гляди, начнет приставать с расспросами.

— Ничего особенного, что-то сердце пошаливает, с этими кредитами теперь просто беда…

— Но почему же, если фирма платежеспособна, мы имеем право применить к ней новые постановления, согласно которым поставку в действующую армию… Только, пожалуйста, не выкидывайте номеров. Вам пора хорошенько отдохнуть, у моей жены такая же история… Этот врач, еврей, отлично помог ей, но теперь уже больше нельзя… вы ведь понимаете…

— Ну, пока! — Шнабель медленно двинулся дальше, по направлению к двери, держа карточку, словно щит. В комнате кто-то захихикал. Он отнес это на свой счет, равно как и слова курьера, встретившегося ему на винтовой лестнице, насчет того, что ему-де, старику, невмоготу уже нести разные там повинности, в то время как другие, например…

Когда он вошел в кассовый зал, человек в кожаной куртке стоял к нему спиной. Кроме него в помещении было два клиента. Швейцар дожидался, когда их обслужат, чтобы запереть входную дверь. Часы показывали без пяти час.

«Только бы он ничего не заподозрил, — подумал Шнабель, — и в тот же миг я скажу ему: «Уходите, пожалуйста, уходите как можно скорее, я могу потерять свою должность, но вы рискуете большим, вы можете потерять все!»

Но ведь я обязан выполнить свой долг… Как служащий банка я должен… Но как немец… А как человек…» В этом счете не получалось суммы. Когда он медленно, сгибаясь под тяжестью невидимого груза, зашел за перегородку, у него перед глазами прыгали одни нули.

Прямо напротив его окошка сидел заведующий кассовым залом; он как раз заводил свои часы. Он всегда уходил лишь после того, как зал запирали.

— Долго еще ждать?

Шнабель услышал, как ученик Нерлих вежливо успокоил клиента. Траурная повязка на его рукаве сползла вниз.

— Клиент спрашивает…

— Да, да, еще минуточку…

«Не с кем посоветоваться. Стоит только спросить кого-либо, и я пропал, нужно решать самому…»

— Есть что отнести наверх?

— Сейчас.

Девушка, разносившая бумаги, исчезла так же быстро, как появилась. В этот момент в центре зала вдруг заговорил репродуктор. При особо важных сообщениях в банке заключались все репродукторы. Недавно один из служащих заявил, что из-за этих передач сбивается со счета. На следующий день он уже не числился в штате сотрудников.

«…вновь перешли в наступление. В районе… наши танковые соединения прорвали фронт на широком участке. Окружены крупные группировки противника. Число пленных…»

Голос звучал уверенно и властно. Он подхлестнул Шнабеля; спина его выпрямилась, груз, висевший на шее, исчез, а ноги сами собой понесли его вперед, почти в такт маршу, тотчас загремевшему по радио. На лице заведующего обозначались две жесткие складки у рта.

— Отлично! — Теперь карточка с текущим счетом была уже у него. Шнабель вцепился в край стола. Он не знал, куда девать руки.

— Я сам извещу гестапо. Номер телефона? Ага, указан тут же. Побеседуйте пока с этим человеком, чтобы он ничего не заподозрил. Скажите ему… Ну, вы справитесь!

— Штеммлер! — Швейцар стал по стойке смирно; так точно, все будет сделано: двери запереть, сохранять спокойствие! Все-таки еще пригодился родине, — можно будет написать сыну на фронт.

Заведующий скрылся в звукоизолированной телефонной будке, а Шнабель поплелся к себе, еле переставляя ватные, словно чужие ноги. Он закурил сигарету.

— Еще минуточку, ваш счет сейчас оформят, люди так перегружены.

Рука клиента, лежавшая на стойке перед окошечком, нервно дернулась. Шнабель взглянул на эту руку. Она была загорелая, изящная, с длинными пальцами.

— Приходится поручать большую часть работы ученикам, пока не вернутся мирные времена! А вы все еще работаете по специальности? Насколько я помню, вы ведь…

Ничего он не помнил, он даже не понимал, что говорит. Рука лежала спокойно.

— Иногда, — услышал Шнабель в ответ, — иногда я работаю. Скульптура — дело такое. Да, да, мирные времена, будем надеяться!

От этих отрывистых фраз Шнабель совсем смешался. Наверно, он и сам говорил так же, — может, потому, что в эту минуту их объединяло одно и то же чувство: страх…

— Если мы и дальше будем так побеждать, я хочу сказать, если удастся не потерять голову… — С непривычки он задохнулся дымом сигареты и закашлялся до слез. — Не угодно ли закурить?

Последняя услуга! Черт его знает, где он вычитал это выражение, по какому поводу…

Протянув горящую спичку, он быстро оглядел кассовый зал. И скорее не увидел, а почувствовал, что взгляды всех прикованы к нему, к нему и к человеку в кожаной куртке. За каждым окошечком кто-нибудь стоял, как на посту, — «Выдача вкладов», «Прием вкладов», «Безналичные расчеты», «Окно справок».

Слева от винтовой лестницы, прислонясь к стене, стояла фрау Цимзен с термосом в руках. Лицо у нее было перекошено, наверно, ей опять понадобилось к зубному врачу. Он видел все, и даже очень отчетливо. Видел и двух эсэсовцев, подходивших сзади, видел руку на линолеуме стойки, вдруг судорожно сжавшуюся в кулак. Камень на кольце сверкнул, словно живой глаз.

Все произошло очень быстро — приглушенный отрывистый приказ, металлический лязг наручников, звонки телефона, к которому никто не подошел, стук эсэсовских сапог. Взяв арестованного с двух сторон под руки, они повели его к выходу. Он не обернулся. И, пожалуй, на него, Шнабеля, вообще не обратил внимания.

Шнабель глубоко вздохнул, но тут же от острой режущей боли в левой части груди тяжело опустился на стул.

«Три раза в день по пятнадцать капель», было написано на аптечном пузырьке, всегда стоявшем слева от чернильницы. Пальцы дрожали, чайная ложечка тряслась…

— Две, три, четыре, пять…

— Великолепно, Шнабель! — Заведующий довольно потирал руки. — Честно говоря, не ожидал от вас. Гражданское мужество! Пусть не говорят, что тыл не борется. Таких типов, которые подрывают нашу мощь, надо бы всех… Ну, премия вам обеспечена!

— …Девять, десять… — Рука дрогнула, и едкая жидкость пролилась на сорочку. «Нерлиху не грех бы извиниться, если уж он толкнул мой стул! Какими глазами он вообще на меня смотрит?» — Нерлих!

Но тот уже стоял возле фрау Цимзен. Оба явно слышали, но смотрели куда-то в сторону.