Бруно Апиц - Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

— Я только подкопала несколько корешков, — объяснила она арендатору, — у меня сил столько нету, чтобы вытаскивать их руками.

— Есть у вас силы или нет, Янчова, — возразил арендатор, — меня не касается. Топор есть топор. А топором пользоваться сборщикам дров запрещено.

— Не принесет это вам счастья, господин арендатор, — пробормотала она, сердито выгружая дрова из тележки, — так жестоко обращаться с бедными людьми!

На обратном пути она повстречала многих односельчан. Все дивились ее пустой тележке.

— Ты что, Мария, прогуливаешься с тележкой? — спросила ее одна женщина.

— Нет, нет, — смеялась Янчова, к которой уже вернулось ее бодрое настроение, — просто я насобирала дров для арендатора.

Другой встречный заметил:

— Ты, наверно, не нашла леса, Янчова?

— Я нашла в лесу арендатора! А у него ведь дела из рук вон плохи. Вот я и подарила ему свои дрова. И топор в придачу. Сам он не может ведь себе купить, скоро совсем вылетит в трубу.

— Дай-то бог! — горячо воскликнула Шлоссарева, чей опыт общения с господами из имения был на десять лет дольше, чем у Янчовой.

К такому пожеланию Янчова присоединилась от всего сердца.

Но небесное возмездие заставляло себя ждать, и бог не спешил обеспечить ее дровами и вернуть топор, поэтому старуха как-то отправилась за несколько километров в лесничество огромного соседнего имения.

Там она попросила дать ей разрешение на сбор дров.

Когда лесничий узнал, как ее зовут, он положил разрешение обратно в ящик своего письменного стола и сказал:

— Я не могу дать вам разрешения, Янчова. Весьма сожалею.

— Но почему, господин лесничий? Я заплачу…

— Потому что вы ходите в лес с топором и пилой и причиняете там большой вред.

— Это неправда!

— А что, разве ваш топор и…

— Я не причиняю никакого вреда, господин лесничий. Ведь я только корни выкапываю…

— Ладно, мне некогда, Янчова. Разрешения на сбор дров я вам дать не могу. До свидания!

С этими словами лесничий мягко, но решительно выпроводил ее из комнаты и запер за ней дверь.

— Свинья собачья! — проворчала Янчова, имея в виду, конечно, арендатора, который, в чем она не сомневалась, подговорил лесничего.

Она решила немедля идти дальше, поскольку уже была в пути. Она была еще здоровая женщина, с сильными ногами и могла до обеда добраться до монастыря, которому принадлежал тот самый лес, куда лесничий не хотел ее пускать.

Ей, собственно, хотелось поговорить с самим настоятелем, но удалось попасть только к казначею. А казначей на опыте многих поколений умел обходиться с людьми, которые не имели другого достояния, кроме сильных рук.

Через две минуты Янчова опять стояла за дверью, узнав, что разрешения на сбор дров имеет право давать только лесничий.

От такого ответа проку было мало, на этом не сваришь ни похлебки к завтраку, ни картошки на ужин внуку и себе. Вот почему на следующее утро она снова вышла из дому, спросив у крестьянина Коски разрешения собрать немного хвороста в его лесу.

Лес Коски — всего в два моргена — одна из примерно двадцати крестьянских делянок, которые вплотную прилегали к лесам помещичьего имения у Зеленых прудов и были отделены от них узкой просекой.

Янчова поставила свою тележку на крестьянской делянке, а сама, переступив границу, отправилась в помещичий лес. Все дрова, какие ей удалось насобирать, она перетащила через просеку на свою тележку. Угрызения совести ее при этом нисколько не мучили. Во-первых, суп-то сварить надо — тут уж ничего не поделаешь, во-вторых, арендатор отнял у нее топор. В-третьих, небо не слишком торопилось восстановить справедливость — арендатор все еще не разорился вконец.

Чем безалабернее он хозяйничал, чем хуже обстояло дело на его полях и с его скотиной, чем больше он погрязал в долгах, тем зорче следил, где бы содрать несколько марок штрафу. С этой целью он приколотил в разных местах таблички с предупреждением: «Вход воспрещен! За нарушение штраф — 5 марок».

Такая же табличка запрещала вход в ту часть леса, откуда Янчова обычно таскала хворост.

С таким запретом Янчова, конечно, не могла считаться, и, хотя она была начеку, как сторожевая собака, как-то утром арендатор все-таки застиг ее в своем лесу.

К счастью, она только что перешла через просеку и в руках у нее не было даже еловой шишки.

Она отказалась уплатить ему пять марок, а потому ей было послано из полиции извещение уже о более высоком штрафе, а так как она продолжала бороться за справедливость, из ее вдовьей пенсии в следующую выплату вычли почти двойную сумму — девять марок.

Это имело двоякие последствия: во-первых, внук, который уже успел дойти до пятого класса школы, теперь ходил с нею вместе в лес и следил за тем, чтобы снова не нагрянул «сумасшедший черт». Во-вторых, в ту осень, впервые в истории деревни, женщина выступила на политическом собрании.

А случилось это так. В стране опять проходили выборы. В трактире состоялось собрание. Речь должен был произнести арендатор.

Трактир был почти полон, потому что рабочие и служащие поместья получали сверхурочные за участие в собрании. Да еще пришел лавочник со всеми, кто у него получал жалованье, а также регент и портной Возоль, который страсть как любил шить форменную одежду.

Арендатор довольно долго разглагольствовал о «республиканских бонзах», о «железной метле», «национальной чести», «отечестве» и тому подобном, причем регент, лавочник, портной и некоторые люди из помещичьего имения громко ему аплодировали.

Янчова не слишком хорошо разбиралась в словах арендатора. Но одно она усвоила из долгого опыта: если богатые так долго и так дружески разговаривают с рабочими, то они готовят нечто худшее, чем если бы они ругались, кричали или грозились.

Ни один из работников имения не осмелился что-либо возразить, когда задали вопрос, не желает ли кто-нибудь выступить.

Вот почему Янчова встала, улыбнулась не то смущенно, не то доверчиво и начала:

— Я не умею так красиво говорить, как господин арендатор. Я ведь только старуха Янчова, и господин арендатор знает куда больше, чем я. Но одно я знаю твердо: приветливость господ держится не дольше, чем снег на троицу. И что те, кто вытаскивает занозы из господской задницы, получает за это одни колотушки!

Тут вмешался регент и произнес твердо:

— К делу, Янчова, к делу!

А лавочник потребовал, чтобы ее лишили слова.

— Я знаю, что, говоря господам правду, можно обжечь себе язык, — смело продолжала женщина, не обращая внимания на возражения. — Я хочу еще только сказать, — вот господин арендатор столько говорил об отечестве. Только у господина арендатора отечество-то другое, чем у нас. Отечество для богатеев — это жандарм для бедных.