Бруно Апиц - Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

Возможно, арендатор и справился бы с Янчовой, но на расстоянии двухсот метров за поединком между арендатором и работницей с любопытством наблюдала группа женщин. А может быть, господин в охотничьем костюме в глубине души слегка побаивался острой тяпки. Он не стал дожидаться, пока женщина его догонит, и поспешно удалился.

Янчова преследовала хозяина и собаку еще два-три шага, потом остановилась и послала вдогонку обоим такой поток ругательств, каким простые люди могут научиться лишь при многолетнем общении с управляющими и жандармами.

Потом она повернулась, зашагала прямо по свекле, еще раз пнула ногой Вальдмана и, подойдя к работавшим женщинам, воскликнула:

— Видали, как он улепетывал? Вот так их надо научить бегать от нас! — затем взяла свою корзину, сколола, как могла, юбку английской булавкой и объявила: — Меня вы больше на его полях не увидите! — и зашагала прочь: подлинная победительница. Несмотря на изорванную юбку. И хотя она не знала, где добудет на завтра пропитание для себя и своего внука, которого ей подбросили дочь и Черный Вальтер, когда уехали, чтобы поискать работы и сытной жизни в большом городе.

Очень скоро старая Янчова поняла, что после сражения с таксами ее борьба с начальством, до сих пор тайная и наполовину неосознанная, стала явной и сознательной. Но, должно быть, ей так никогда и не стало до конца ясно, какую роль сыграла в дальнейшем ходе событий в деревне ее победа — победа простой батрачки, вооруженной всего лишь тяпкой, над арендатором дворянского имения с его таксами и ружьем.

Возможно, не таким уж решающим был тот факт, что Янчовой не пришлось возмещать ущерб за убитую таксу, и даже не то, что арендатор в самом деле вынужден был уплатить старухе десять марок за укус собаки. Важнее было нечто другое: старая Янчова отказалась ходить на работы в имение. В начале жатвы арендатор несколько раз вызывал ее к себе, но она всякий раз передавала с посланным к ней человеком один и тот же ответ:

— Низкий ему поклон, и пусть он мне лижет пятки! Янчова до тех пор не выйдет на работу, пока господин арендатор не вернет пшеницу, которую уворовал у нее, и не заплатит за юбку, изодранную его проклятым собачьим отродьем!

Несмотря на свою «безработицу», работы для нее хватало. У мелких крестьян и хозяев всегда находилось для нее дело: где посадить свеклу или поворошить сено, выдернуть сорняки в картофеле или моркови, где перелопатить пшеницу, оборвать ботву у свеклы, окучить картофель, прополоть гряды или обмолотить рожь. Правда, хозяева не платили по часам, но давали Янчовой и ее внуку хлеба с маслом на завтрак, картошки и капусты, а иногда и кусочек мяса к обеду, на полдник — ломоть хлеба со смальцем и кофе с молоком, а на ужин — молочный суп и жареный картофель с куском колбасы и соленым огурцом. К тому же платили марку или полторы в день и заботились о том, чтобы у нее и у внука нашлось и зимой что поесть.

Кроме того, в деревне было три пруда, и все они были белы от гусей. У этих гусей круглый год, через определенные промежутки, выщипывали перья. Конечно, не догола, но примерно так, как стригут овец. Перья ссыпались в большие мешки, и в дни между рождеством и крещеньем хозяйки стаскивали эти мешки с чердака в комнату и ставили на лежанку кафельной печи. Оттуда перья пригоршнями вытаскивали на стол, вокруг которого в послеобеденные часы усаживались три-четыре, а то и пять женщин и щипали эти перья.

Вечером стол раздвигали, чтобы хватило места для десяти — двенадцати девушек, — теперь они усаживались за стол вместо старых женщин. Разница между обеими этими сменами заключалась не в том, кто больше или меньше перьев ощипывал и потом запихивал во временные чехлы, — старухи относились к своей работе куда более серьезно, чем молодежь, — все дело было, так сказать, в аккомпанементе: старые женщины вполголоса рассуждали о скотине, о безработице, о дороговизне, о том, что прошлые времена, дескать, были лучше. Молодые же смеялись и дурачились, так что перья нередко порхали по комнате; они рассказывали друг другу о парнях и своих любовных историях, о свадьбах и изменах и о том, как они мечтают устроить свою будущую жизнь. В промежутках между разговорами запевали какую-нибудь старинную песню своего народа; простые, незатейливые мелодии на простые, незатейливые слова. Крестьянские песни печальные или веселые, в некоторых говорилось о господах, об их богатстве, об их произволе и о подневольном труде угнетенного люда.

После одной из этих песен старую Янчову, единственную старуху среди молодежи, часто просили рассказать об украденном клевере, а также об украденной пшенице и о великом сражении с таксами на свекольном поле.

А рассказывать Янчова была горазда! Перед глазами сразу вставали «милые зверушки», рвущие в клочья юбку; все видели, как отброшенные тяпкой собаки взлетают в воздух, слышали, как они скулят, и когда Янчова после этого описывала, как обратила в бегство двух оставшихся в живых врагов, девушки ликовали, и у них было такое чувство, будто победа старухи была и их победой.

Парни, которые на таких посиделках устраивались на лежанке или на диване в ожидании подруг, чтобы тем не страшно было одним идти домой, завидовали старой Янчовой и ее успеху у девушек. Поэтому и они принимались рассказывать: один о том, как-де он водил за нос жандармов, другой — как справился с заведомым грубияном начальником, третий о том, как они прогнали судебного исполнителя, который собирался продать с молотка имущество Ханчки, а четвертый в заключение расписывал непревзойденный героизм деревенских парней, выгнавших тумаками членов «Юношеского стального шлема» из трактира и вообще из деревни.

Лишь немного осталось в деревне людей, не слышавших рассказов старой Янчовой о битве с таксами, и мало кто не был на ее стороне. Но быть на ее стороне значило — если послушать разговоры парней — восставать против жандармов, против чванливых обитателей дворянских имений, против чиновников из суда, против «Стального шлема» и многих хорошо оплачиваемых прислужников богачей.

Когда мешки с перьями наконец опустели, юное весеннее солнце уже съело весь снег. Дороги подсыхали, и крестьяне стали поговаривать о весенних полевых работах.

К этому времени арендатор опять велел передать старой Янчовой, чтобы она выходила на работу. Но посланный принес тот же ответ, как и летом и осенью.

Несмотря на безработицу, в дворянском поместье было мало таких дешевых и хороших работников, как старая Янчова, и потому господин арендатор снизошел до того, что в один прекрасный апрельский день сам явился к старухе.

Остановившись на улице возле ее окна, он постучал палкой в оконную раму.