Бруно Апиц - Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

В жизни Пауля Пширера начался новый период. «Пора и у нас покончить с войной, — думал он. — Царизм свергнут, значит, нужно прогнать и Габсбургов и Гогенцоллернов…» Но новые обязанности не оставляли ему времени для размышлений. Где бы он ни был, он вступал в горячие споры.

— Да, Габсбургов и Гогенцоллернов тоже нужно сбросить с трона, — старался он внушить немецким товарищам. Сам того не сознавая, он пользовался аргументами шахтера из Брюкса.

— Ты на этом деле, конечно, собаку съел, — ответил ему один молодой кавалерист. — Но не учитываешь, что сейчас у Германии куда больше шансов выиграть войну. Гогенцоллерны сидят в седле прочнее, чем когда-либо… Отстань от меня с твоим солдатским Советом. Вернемся домой, нам за это орден не дадут.

Такого ответа Пауль не ожидал. Для него все было предельно ясно. Только революционный подъем народных масс положит конец войне. Повсюду. И он обрушил на голову сомневающегося кавалериста тысячу доводов.

— Ты думаешь, в Германии и Австро-Венгрии удастся подавить стремление народа к миру? Ты считаешь, что в наших окопах все спокойно? По-твоему, пример русских ни на кого не повлияет? Ты полагаешь, что войну можно прекратить без свержения власти монархии?

— Ты спрашиваешь, ты и отвечай, — буркнул кавалерист.

Пауль ничего не ответил. Он умел только верить, но не убеждать. Дома он уселся за книги. Ирина приносила ему множество печатных изданий. Он читал и пускался в новые споры. Теперь он работал киномехаником в городе и в лагере. В апреле Тихвинский рабочий Совет послал его в Петроград с поручением привезти новые фильмы и обменять киноаппаратуру.

Поезда ходили в ту пору нерегулярно. Пауль болтался в ожидании поезда на Финляндском вокзале и неожиданна стал участником встречи одного человека. Это был человек небольшого роста, скорее даже маленького. Очень живой и подвижный. Встречало его множество народу.

Пауль протиснулся сквозь толпу. Холеный, хорошо одетый господин держал речь. В толпе матросов громко рассмеялись, когда вновь прибывший, склонив голову набок, немного послушал, что говорил оратор, отстранил его и, сняв кепку, заговорил сам.

— Кто это? — спросил Пауль.

Один из матросов сплюнул к ногам Пауля шелуху от семечек.

— Дурацкий вопрос, — сказал он. — Кто тебя интересует? Хлыщ или тот, невысокий? Этот наш, Владимир Ильич. А хлыщ — Чхеидзе. Можешь взять его себе.

Ленин! Пширера как током ударило. Он стал пробираться ближе к броневику, на котором стоял Ленин, но это ему не удалось, да и речь скоро кончилась. На площади осталась лишь группа споривших господ. Среди них был и Чхеидзе, бледный, обиженный до глубины души, задетый за живое. Ленин говорил, обращаясь только к рабочим, будто меньшевиков и эсеров тут и в помине не было…

В зале ожидания, где Пауль сдавал на хранение багаж, он встретил своего друга с Путиловского завода. Тот был с пистолетом и красной нарукавной повязкой.

— Какой великий день! Приехал! Теперь дела пойдут, вот увидишь. Речь Владимира Ильича — это наша программа. Его так здесь встречали… — Путиловец торопился. На прощанье он сказал: — Не думай, что это уже победа. Впереди еще много трудностей.

Смысл этих слов Пауль понял лишь позднее, летом, когда в Тихвин вошли белогвардейские войска.

Средь бела дня раздались выстрелы. С дома городского Совета белогвардейцы сорвали красный флаг. Хозяин мельницы Мерович, который после февраля исчез, вдруг вновь объявился в городе. Он прибыл вместе с белыми, с трудом тащил свое толстенное пузо по лестнице горсовета и стал распоряжаться там, как хозяин.

Когда рабочие и солдаты Тихвина, взяв оружие, встали на защиту города, господин Мерович снова исчез. И даже не заглянул к себе на мельницу.

Пауль бросился в лагерь за своими товарищами, но опоздал. Солдатский Совет уже обратился ко всем бывшим узникам лагеря с призывом помочь населению Тихвина подавить восстание белогвардейцев. И почти все военнопленные с винтовками в руках вступили в борьбу. Немцы, австрийцы, венгры — все взялись за оружие.

Оружие… У Пширера его не было. С того дня, когда он в Карпатах бросил винтовку в русских окопах, он ни разу не брал в руки оружия. И гордился этим, но сейчас его мучили сомнения: правильно ли он поступает? Долго раздумывать, однако, не пришлось — белогвардейцев изгнали из города.

Ирину он увидел только через два дня. Ей пришлось скрываться где-то за городом, — сразу же после вступления в Тихвин белые стали хватать евреев, большевиков и рабочих. Пауль предложил ей поселиться у него, Ирина только рассмеялась, — конечно, это была забота о ней, но тут было и другое — желание никогда с ней не разлучаться.

— Ты великий пацифист, Пауль. Если будет необходимо, ты не только защитишь меня словами — добрыми, убедительными, крепкими наконец, но и прикроешь своим телом. Спасибо тебе за это. Но беляки стреляют, и твое доброе желание этому не помеха. — Ирина немного помолчала, потом, прижавшись к нему, поцеловала. — Любимый мой… Беги-ка лучше в лагерь и мобилизуй своих товарищей. Пусть они возьмут в руки оружие и заговорят с контрреволюционной нечистью более убедительным языком. Белые гады понимают только язык оружия… Ты думаешь, твоего господина Меровича убедишь добрыми словами? Он бы тебя муштровал кнутом. Большевик не может быть ангелом. Мы не хотим насилия, но не допустим, чтобы нас задушили силой. Не думай, что мне было страшно в моем убежище… Нет, страха я не ведала…

Она умолкла и, глядя на него твердым взглядом, ждала ответа. Он знал, что Ирина печатала листовки и ездила в Петроград за бумагой. Она была бесстрашным человеком — он понимал это. Поэтому сейчас он молчал, пытаясь разобраться в нахлынувших на него мыслях и чувствах.

«Насилие против насилия — иного решения быть не должно», — думал он.

Ирина достала из-под кофточки маленький пистолет и положила его на стол. Он понял, что это урок… А день спустя механик Пауль Пширер из города Драховицы, что близ Карловых Вар, и филолог-славистка Ирина Петровна Бершикова стали мужем и женой, а спустя еще два дня они переехали к родственникам Ирины в Петроград.

Первые недели Паулю казалось, что он в раю. Это было похоже на счастливый сон, который заслонил все пережитое. Для Ирины бурные проявления его любви не были неожиданностью. Она понимала, что годами сдерживаемое чувство должно было вырваться наружу. Ведь она его тоже любила. Она знала также, что его стремления, его высокие человеческие идеалы столкнутся на практике с суровой действительностью. Сейчас он подводил итог целому периоду своей жизни.

Она оказалась права. Август, сентябрь и октябрь 1917 года стали для Пауля школой революции. Гостиница, где они жили, находилась неподалеку от Зимнего дворца, в нем размещалось временное правительство. В этой гостинице жило много большевиков; швейцаром в ней работал родственник Ирины, тоже сторонник большевиков. Здесь она жила и в университетские годы, только не в гостинице, а на заднем дворе. Оттуда она видела, как в июльские дни временное правительство Керенского топило в крови демонстрацию голодающих рабочих. А потом были еще демонстрации, голодные бунты и карательные налеты казаков.