Бруно Апиц - Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

Мамаша Кегель, которая на самом деле приходится Артуру бабушкой, с глубоким вздохом очнулась от своих воспоминаний и уголком передника вытирает глаза. Вызванные из мучительного прошлого образы и события исчезают, и возвращается тоже нелегкая действительность. В комнатушке сгущаются сумерки. Серьезен взгляд Карла Либкнехта и Розы Люксембург, устремленный на бабушку и внука с висящих на стене портретов.

— А что сталось с нашим бедным Паулем? — спрашивает через некоторое время глубоко взволнованный внук.

— Не знаю, верно, умер, погиб среди всех этих наемных банд, как и многие его сверстники, которые были предоставлены самим себе… А разве сейчас у вас не то же самое, — продолжает после короткой паузы старуха. — Работы нет, надзора нет… И везде всякие соблазны… Если так будет долго продолжаться — тоже добра не жди. Ах, кто знает, что-то мне еще… может быть, еще всем нам преподнесет судьба? Меня по ночам иной раз мучают такие страшные сны. В газете же пишут: если Гитлер захватит власть, значит, будет война. Ах, мальчик! — Ее голос срывается. — Ради всего на свете, сделай мне одно одолжение: не ходи больше туда, где ты сегодня был, к этим разбойникам штурмовикам. Никогда не забывай о том, чего нам стоила уже одна война.

Артур успокоительно похлопывает бабушку по натруженным рукам с подагрическими шишками.

— Если тебя только это тревожит, бабушка, то можешь спать спокойно. Или ты думаешь серьезно, что нацисты могут купить Артура Кегеля?

Старуха улыбается тихой, довольной улыбкой.

— Ну, тогда все в порядке. Ведь так устаешь от тревог и забот. Больше всего хотелось бы…

Но она не договорила, чего бы ей больше всего хотелось, ибо утомленная рассказом, действительно задремала. Она спит… всего какую-то долю минуты, но перед ней проносится мгновенное сновидение, как фантастически жестокий фильм…

Она видит длинные ряды безработной молодежи; с карточками безработных на шапках они шагают в колонне демонстрантов. Среди них Пауль, Артур, Мазила и другие знакомые. Но вдруг на всех марширующих оказываются рубашки и сапоги штурмовиков… А потом на них вдруг оказывается серо-зеленая полевая форма и стальные шлемы. И они маршируют по бесконечным улицам, которые уже не улицы, а груды развалин с баррикадами и обгоревшими руинами.

Шествие становится все более призрачным, его первые ряды устремляются к чудовищно расколотому зданию, а наверху, на треснувшем коньке, еще видна надпись: «Отель «Эдем». В него входят все эти молодые безработные штурмовики и солдаты: зубчатые развалины поглощают их без остатка, словно это туман. С глухим ударом за ними замыкаются ворота…

Этим глухим ударом был звук осторожно прикрываемой двери, ибо Артур, чтобы не беспокоить бабушку, тихонько вышел: он отправился в кухню посмотреть, не закипела ли вода для кофе. А мамаша Кегель вдруг поднимается (так ей продолжает сниться) и в страхе протирает глаза. Почему вдруг стало светло? Она смотрит в окно и страшно пугается. Там, где ее взгляд обычно встречал дом, выходящий на улицу, никакого дома нет, а только груда обломков. Она беспрепятственно просматривает улицу. Но и на той стороне не видно ничего, кроме руин, и дальше одни развалины. Весь Веддинг — сплошные развалины!

Бабушка Кегель берет свою палку (за это время она ведь очень постарела и ослабела) и семенит по щебню на улицу. Там стоят мальчишки — Пауль, Артур, Мазила и еще некоторые, которых она знает или знала, — и предлагают ей купить сигареты, мыло и еще разные мелочи.

«Идите наверх обедать», — зовет их бабушка Кегель… но мальчишки качают головой, и через минуту их поглощает призрачный червь армии, который вдруг снова извивается перед ней. Она вскрикивает от невыразимой муки… и просыпается на самом деле.

— Тебе, бабушка, наверное, опять какие-нибудь ужасы приснились, ты так кричала? — озабоченно спрашивает Артур, который стоит рядом с ней и пытается ей улыбнуться. Она нащупывает его сильную руку, и тепло, которое исходит от этой руки, успокаивает ее. Она поглаживает эту руку, и грозное видение исчезает.

— Да, страшные вещи — война, призраки, развалины… сколько же было развалин! Скажи-ка, Артур, — она смотрит на внука растерянным взглядом, — это ведь неправда, Берлин цел и невредим?

Юноша совсем ошеломлен, но через мгновение приходит в себя и возмущенно восклицает:

— Но, бабушка, как можно в одну минуту увидеть столько чепухи? Виной всему твои воспоминания. Конечно, наш Берлин цел и невредим… Взгляни-ка на календарь, ведь сегодня двадцать второе ноября тысяча девятьсот тридцать второго года! Да, — добавляет он, помолчав, и на его юный лоб набегают морщины, — если бы у нас тогда произошла настоящая революция, может быть, кое-что в Берлине и было бы разрушено. Зато многое было бы сейчас лучше и не надо было таскаться на биржу труда. Но и полицей-президиум, и здание «Форвертс», и другие уже давным-давно отремонтировали. Так откуда же теперь возьмутся развалины, которые тебе приснились? — И, решительно отогнав безутешные мысли, он напевает модную песенку:

— Слава богу, что это был только сон, — бормочет с облегчением мамаша Кегель… и тоже улыбается.

Перевод B. Станевич.

Когда весной 1943 года на одном из участков Украинского фронта немецкие солдаты получили приказ взять обратно деревню Закое, во время штурма крестьянского двора — ключевой позиции противника — несколько ручных гранат не взорвалось. При учете людских потерь выяснилось, что некоторые солдаты убиты своими же преждевременно взорвавшимися гранатами. Поступило также донесение о том, что при испытании известное число гранат оказалось негодным. Было установлено, что эти ручные гранаты изготовлены на заводе возле Грисхайма на Майне. Правда, рота все равно не удержала бы своих позиций. Уже на следующий день весь батальон под давлением противника отступил на восемь километров от деревни Закое. Ведь судьбы этих сражений решались не в небе с пушистыми легкими облачками, плывущими над бесконечной украинской равниной, и не в штабном броневике, — их исход, неизбежный исход, зрел в потаеннейших недрах вашей воли, о народы, вы — лоцманы битв!

По контрольному номеру гестапо установило, в каком цеху и какого числа эти гранаты были собраны, а именно — в первый день войны против Советского Союза. Дальнейшее расследование показало, что в саботаже, бесспорно, участвовали трое рабочих — Герман Шульц, Франц Марнет и Пауль Боланд. Когда их затем хотели арестовать, выяснилось, что двое из них, Марнет и Боланд, давным-давно в действующей армии. Боланд уже убит, а Марнет пропал без вести. Третьего, Германа Шульца, все еще работавшего на заводе, задержали и казнили, чем гестапо перед последним издыханием еще раз доказало, что, несмотря ни на что, его косилка продолжает косить так же усердно и аккуратно, как и коса давно упраздненного и вполне заменимого господа бога, — так же основательно и чисто.