Людвиг Ренн - Новелла ГДР. 70-е годы

Карраш мчался по улицам. Увидев трамвай, он вскочил в него, поискал мелочь, не нашел, выпрыгнул обратно и продолжал свой путь уже пешком. Он купит себе новую мебель. Старая изрядно поизносилась. Пара шкафчиков ему приглянулась. Узенькие, светлого дерева с окантовкой. Вот их-то он и возьмет.

Продавщица с улыбкой:

— Заходите в другой раз, не видите, сколько желающих? — Она показала на кипу заявлений.

— Значит, отпадает? — спросил Карраш. — Шкаф нельзя, Неаполь нельзя, участок нельзя и даже этот… не автомобиль, тоже нельзя? Кому же можно? Я просто Карраш. Это вам ни о чем не говорит? Не герой, не лауреат, не передовик. Просто хочу иметь вот этот шкаф.

За пару дней он обегал кучу магазинов. На окраинах обнадеживали. Там он был посмелее, даже покрикивал, уже не страдал одышкой от множества лестниц, мелькавших у него перед глазами. Это был тяжелый, изнурительный труд. Труд в одиночку и без удовольствия. Если бы он так работал на своем предприятии, то давно бы стал передовиком, таким, как Хеннеке, и мебель бы доставили ему прямо на дом!

Пройдя суровые испытания, Карраш, не отличавшийся богатством фантазии, пришел к кое-каким выводам. И пользуясь пасхальными праздниками, сопровождаемыми обильным потреблением яиц, устроил в Иоаннахофе обширную трапезу для ближайших коллег. Цель была одна — принести в жертву часть своего неузаконенного состояния, бессмысленность которой ни у кого не вызвала сомнений. Поскольку все обозначенные в меню яства не представляли ни малейшей угрозы имеющейся в наличии сумме, коньяк казался наиболее подходящим средством для приступа этой твердыни, которую окончательно подточили бурно разлившиеся реки виски, джина, мастики и шампанского. Крепость сдавалась быстрее, чем можно было предположить. Победители с примочками на голове были уже по другую сторону поверженной твердыни, ничего не видя и не узнавая вокруг себя. Гора рухнула. Все молитвы были прочтены. Христос воскрес, и вместе с ним воскресала его паства.

Так закончилась пасха. Теперь и ему казалось все доступным в этой стране. Несколько дней Карраш спал. В пятницу в середине дня, купив билет на электричку, он ехал на работу.

В воскресенье он снова был на бегах. Выигрыш оказался незначительным. Но теперь он знал цену деньгам, заглянув в тайну общественных отношений, и обрел прежний покой, что лишний раз убеждает нас в том, что наш герой был тем исключением, которое подтверждает правила, принятые в этой стране.

Перевод Т. Семеновой.

© Aufbau-Verlag Berlin und Weimar, 1976.

У нее вышла первая книга. Не бог весть что — тоненький томик. Знакомую обложку она встречала во всех книжных магазинах, куда заходила как бы ненароком и где, рыская глазами по полкам, смущенно спрашивала иностранную поваренную книгу. Появилась рецензия: ее стихи находили искренними и относили к разряду любовной и пейзажной лирики. Редактор предложил ей принять участие во встрече с читателями, и она вместе с другими молодыми авторами и двумя более опытными участниками таких чтений поехала на Швельницкий комбинат. Ее представили какой-то бригаде, она, не поднимая глаз, почти беззвучно, прочитала свои стихи, потом прослушала выступление бригадира, растолковавшего гостям, чем занимается его бригада на комбинате. Бригада «РА — семь римское», то есть бригада рационализаторов, входят в нее информаторы, инженеры, экономисты. Из речи бригадира она узнала, что он и его коллеги против стихов ничего не имеют, — тут он развернул шуршащую бумагу, и ее взгляду явились розы. Коллеги молчали. Потом двое встали и вытащили из-под стола ящик, где было что полагается: пиво, водка, коньяк, вино. Рюмки уже стояли наготове. Все сразу оживились.

Когда включили проигрыватель, коллеги, пришедшие вместе с женами, поднялись с мест. Каждый отвесил поклон своей жене и, положив левую руку ей на спину, правую отвел в сторону. Танцевали чинно, ногами никто не дрыгал. Бригадир, сидя рядом с поэтессой, называл ей людей, проплывавших мимо в танце. Говорил он шепотом, и, чтобы расслышать, жене его надо было наклониться и подсунуть голову ему прямо под подбородок. «Коллега Хан, — шипел бригадир, — танцует со своей подругой. Но, поскольку они живут как муж с женой, мы считаем их супружеской парой». Поэтесса не знала что сказать. Бригадир сообщил ей также, кто из коллег отсутствует и по какой причине, потом сказал: «Вы позволите?», встал и склонился перед своей женой.

— Вы только стихи пишете? — спросил человек, сидевший напротив нее. — Простите, я хотел спросить, пишете ли вы что-нибудь еще? — Его серые глаза улыбались.

— Пока не пробовала.

— На мой взгляд, ничего, кроме рассказов, не нужно. Таких рассказов, в которых обязательно что-нибудь происходит. Чтобы их можно было читать в постели, перед сном, не засыпая на середине. Вы танцуете? — Он подвел ее к проигрывателю, притиснул к себе и сказал прямо в ухо: — А как вы живете вообще?

Она неловко топталась, пытаясь следовать за ним в медленной, ритмически-сложной пробежке, которую он именовал «променадом».

— Примерно так же, как вы. С семи до четырех сижу в конторе и работаю…

— Ах, вот как? — Казалось, он разочарован. Потом лицо у него прояснилось. — Значит, стихи вы пишете потому, что у вас на другое нет времени!

Она утвердительно кивнула — так было проще.

— А я вполне могу себе представить, — сказал Сероглазый, когда они возвращались на свои места, и пристально посмотрел на нее, — я очень даже могу себе представить, как вы пишете рассказы.

— Рассказы? — воскликнул бригадир. — Идет разговор о рассказах? Да, рассказы нам нужны!

Музыка смолкла, никто больше не танцевал, все теперь наперебой говорили о том удовольствии, какое доставляет чтение рассказов.

— Я думаю, мы вправе сказать, — заявил бригадир, привыкший подытоживать мнение своих коллег, — что трудящимся нужны рассказы.

— Вот видите, — заметил Сероглазый. — Так давайте, пишите! Настоящий, занимательный рассказ! Или вы, может, думаете, что наше время уступает эпохе Боккаччо?

«Бригадное задание», — подумала она и засмеялась, но ей стало немножко страшно.

В марте она взяла отпуск в том культурном учреждении, где работала секретаршей, и на десять дней уехала за город. Редактор хотел, чтобы она поскорее закончила новый сборник стихов и пополнила его впечатлениями от жизни в деревне. Ей предоставили комнату в Доме творчества, удобную, теплую комнату с большим восточным ковром, письменным столом и видом на высокие деревья, за которыми начиналось поле. Сидя за работой, она слышала, как рокочут трактора.