Александр Проханов - Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

Во время разговора, обмениваясь суждениями, шутками, остроумными замечаниями, Сарафанов исподволь наблюдал за Агаевым. Он был понятен, близок Сарафанову. Вызывал симпатию складом ума, обликом, оригинальным подходом к любой проблеме — своей особой «русскостью», столь ценимой Сарафановым в людях. И только легкая отчужденность, подобная замутненному пятнышку на рентгеновском снимке, чудилась Сарафанову в помощнике. Но он относил ее за счет сокровенных свойств любой человеческой сущности, открытой лишь до известных пределов, состоящей из невидимого миру подполья, где скрываются тайны, иногда и порочные.

— Сделка с англичанами принесет нам до двух миллионов долларов чистой прибыли, — Агаев касался золотой авторучкой очередной строки в списке. — Я навел справки у нашего «источника» в ФСБ. Их деньги «чистые», никаких Каймановых островов, никаких наркотиков. Швейцарский банк и юридический адрес в Лондоне.

— Кстати, мы обещали подарить «источнику» автомобиль. Подберите «фольксваген-пассат» темно-синего цвета. Я готов поужинать с генералом где-нибудь на следующей неделе. Забронируйте столик в «Ванили».

— А вот с американцами из «Дженерал спейс» могут начаться проблемы. Через подставную фирму они пытаются влезть в наше вертолетное производство. В случае, если мы не уступим, грозят разоблачениями наших связей с Южной Африкой. Хотят предъявить прессе видеопленки, где вы беседуете с послом Израиля в ЮАР.

— Передайте им, что я приглашу к себе корреспондента «Вашингтон пост» и назову имя американского посредника, участвовавшего в передаче Ирану двух крылатых ракет советского производства. Сейчас, когда американцы пытаются представить Иран как главную угрозу мира, разгорится скандал почище «Иран-контрас». Это грозит президенту «Дженерал спейс» не только потерей репутации, но и тюрьмой сроком на шестьдесят лет. Вот еще что, Михаил Ильич, закройте наши счета в банке «Логос». Мне сообщили, что там предстоят большие проверки на предмет чеченских «террористических» денег. Переведите наши активы в какой-нибудь еврейский банк с безукоризненной репутацией. Там будут рады нашим деньгам.

— Я уже выбираю банк. Я вам забыл сообщить, Алексей Сергеевич, что третий раз звонили из израильского посольства. Первый секретарь просит принять его с визитом.

— Должно быть, станет вынюхивать о намерениях России поставить Дамаску зенитно-ракетные комплексы. Вот что значит быть неосторожным в общении с журналистами. Позволил себе пошутить с корреспондентом «Иерузалем пост» о сирийских голубях с реактивными двигателями, и вся израильская разведка бросилась уточнять, что я имел в виду. Пригласите первого секретаря на конец недели.

— И последнее, Алексей Сергеевич, что делать с аммиачным заводом? Амортизация оборудования достигла восьмидесяти процентов. Аварийность превысила все пределы. Начались утечки, вот-вот рванет. А ведь рядом город, речной водораздел. Может, закрыть производство, и дело с концом?

— А люди? Там двадцать тысяч русских людей, которых кормит завод. Выкинуть их на улицу, чтобы и там начался мор? Прежние владельцы, армянские дельцы, высосали кровь из завода и бросили, не вложив ни единой копейки. А ведь в советские времена это был гигант производства. Мы уже бегло говорили об этом, Михаил Ильич. Поднатужимся, возьмем кредиты, вложимся в модернизацию. Это прекрасный повод применить наши уникальные технологии и запустить производство нового типа. Подготовьте вопрос, я вынесу его на совет директоров.

— Алексей Сергеевич, вы сказали, что ждете с визитом друга. Просили накрыть в обеденном зале стол на две персоны. Стол накрыт.

Агаев опустил листок, спрятал золотую ручку, давая понять, что доклад окончен. Сарафанов отпустил его из кабинета. Оставался в кресле, закрыв глаза. Было чувство, что он только что сошел с центрифуги.

Оставшись один, Сарафанов созерцал картину художника Дубоссарского, на которой красные и зеленые люди отрешенно стояли среди фиолетовых и желтых домов. Картина излучала цвета, вызывавшие ощущение летнего луга. В зимнем промороженном городе, среди стекла и бетона, это доставляло особое наслаждение. Он вкушал не только цвета, но и связанные с ними медовые запахи, и звуки бесчисленных луговых существ — шмелей, кузнечиков, мотыльков и стрекозок. Сомнамбулически поднялся, двинулся к картине, чувствуя щеками, губами, зрачками приближение цветовых пятен. Тронул висящий холст. Картина сдвинулась, открывая в стене деревянную дубовую створку. Сарафанов растворил потайную дверцу, за которой обнажилась бронированная плоскость сейфа с цифровым наборным замком. Поворачивал хрустящие колесики, складывая шестизначный код. Потянул ручку. Литая плита отворилась, обнажая тесный, освещенный объем.

Всякий раз, открывая сейф, он видел странную мимолетную вспышку, словно крохотную шаровую молнию. Чувствовал излетавший турбулентный вихрь. Дохнуло сладким и нежным, будто в сейфе лежал невидимый цветок. Пространство сейфа, разделенное полками, было сплошь уставлено прозрачными пеналами, в которых покоились разноцветные дискеты. На каждом пенале красовались этикетка, надпись, цифровой индекс. Содержимое сейфа являло собой тщательно собранную, классифицированную коллекцию, тайный архив, в котором, незримые миру, хранились знания. Сарафанову казалось, что из сейфа исходит бестелесная радиация. Уложенные в пеналы дискеты обладали гигантской плотностью. Легкие и прозрачные, они подобны глыбе урана, окруженной сиянием. Чреваты гигантским взрывом, ослепительным блеском и пламенем, в котором расплавится и исчезнет обветшалый мир и возникнет фантастическая иная реальность.

На дискеты было занесено множество технологий, изобретений, идей, грандиозных проектов и замыслов, оставшихся неосуществленными после разгрома великой страны, уничтожения ее заводов и научных центров, истребления ее плодоносящей техносферы. Свидетель невиданной катастрофы, когда погружалась на дно советская империя, Сарафанов на тонущем корабле, среди убегавших в панике обитателей и ревущей в пробоинах воды, носился по опустевшим отсекам и выхватывал наугад оставшиеся там сокровища. В те страшные годы, не зная сна, ездил по лабораториям и институтам, полигонам и испытательным центрам, захватывал наугад чертежи, документацию, графики и дневники испытаний. Корабль погрузился в пучину, и там, где недавно, озаренный огнями, плыл океанский гигант, теперь крутились воронки, плавал бесформенный мусор, колыхались утопленники. А он на берегу разбирал спасенные обломки, складывал разорванные надписи, склеивал разрозненные фрагменты. Коллекция в сейфе была частью того, что он называл «русской цивилизацией» — неосуществленной реальностью, которая вызревала в сумеречной утробе советского строя. После всех испытаний и жертв, непосильных трудов и радений она сулила великое будущее, воплощение мечты, несказанное чудо. В сейфе, на дискетах хранилось описание умертвленного рая. А он, Сарафанов, был стражем этого мемориального кладбища.