Максим Замшев - Концертмейстер

Она уже не та. Какая теперь любовь? Какие страсти? Но он-то здесь. Вот он. Перед ней, живой. Может, рассмотреть что-то типа совместной жизни? Не сейчас. Потом. Чуть позже. О боже! Нет! Нет! Это невозможно! Наверное, невозможно. Наверняка невозможно. Это настолько ниже и пошлее того, что между ними было, и того, чего между ними так и не случилось; это настолько меньше и глупее этих беспомощных и никому не нужных лет, той яростной тоски по нему, по тому Волику, что уже никогда не вернется, что уже не существует и не будет существовать, по нему, оставшемуся там, во Владимире, в маленькой квартире, так быстро ставшей для них раем, так плотно удерживающей этот рай целым и невредимым, но все-таки в итоге позволившей ему прохудиться и впустить в себя то разрушительное, мерзкое, стадное, ломающее с треском кости и вырывающее сердца, чему они вдвоем так истово, до последнего сопротивлялись.

И вот они стоят и курят у открытого окна, между шестым и седьмым этажами в доме на Огарева. Внизу небольшие строения во дворе держат на крышах толщи снега, которые сейчас не в силах поколебать нервный городской ветер. Окна дома напротив почти все горят, и этот свет сквозь занавески не позволяет зимнему вечеру распространить свое темное влияние везде, где ему заблагорассудится. Небо влажное и не конкретное, в грязных разводах, цветом напоминающее половые тряпки, без звезд.

Фонари внизу родом из безвременья.

А она, столько лет его прождавшая, вынуждена вести себя с ним как с мифическим сослуживцем, который по-товарищески заглянул к ней переночевать! Как же неуклюже соврала! Но эта ложь позволила впустить его, задержать. Смешно, что в этот бред все охотно поверили. Да и как не поверить? Не может она, Светлана Львовна Храповицкая, лгать. Ведь ей это совершенно незачем. Она достойная, солидная дама. А может, лучше было не врать? Почему все же Аглая Динская никак не отправится домой? Ведь она же обещала, что поможет ей с английским! Она ведь за этим и приходила! Что ей еще нужно в ее доме?

— Как тебе Москва? Ты ведь давно, кажется, не был у нас? — спросила Светлана Львовна у Волдемара, после того как он дал ей прикурить, ловко укрыв в руках спичку от сквозняка.

— Я не успел особо разглядеть. — Храповицкая догадалась, как нелегко Волику дается навязанная ею роль, но он все же следует ей. Молодец! Старается ее не подвести. — С вокзала прямо к тебе. Извини, что без звонка. Я номер твой куда-то задевал. В книжке нет почему-то. А вот адрес помнил. Никак не думал, что эти черти с гостиницей напутают. Чепуха какая-то! Бронь, говорят, только с завтрашнего дня. Уж и так, и так… Может, все же есть свободные номера… Все бесполезно. Сервис ненавязчивый, как говорится.

— Да уж. Ты меня поразил немного, честно говоря. — Светлана Львовна показно хохотнула. — Особенно когда спросил: я не вовремя?

— Да я так смутился, когда тебя увидел. Не ожидал даже, что так растеряюсь. Вот и ляпнул такую глупость. Смотри, если тебе негде меня положить, я могу и на вокзале перекантоваться до утра.

— Ну о чем ты? Какой вокзал? Как ты, наверное, заметил, места у нас много. Диван на кухне подойдет?

— Мечта!

— Светлана Львовна и Лев Семенович очень гостеприимны. Это весь дом знает, — вмешалась в разговор Аглая. — Так что вы молодец, что к ним пришли. Правильный выбор!

Светлана Львовна отметила несколько панибратский тон Аглаи в отношении Волдемара. Неужели за несколько минут, проведенных на лестнице, они так сблизились? Как же все сегодня некстати! Надо же было Генриетте позвонить со своими дурацкими извинениями. Так не вовремя! Она еще сама не отдавала себе отчета в том, какая душная волна ревности сейчас поднималась в ней. Аглая такая молодая, розовощекая, ладная, раскрепощенная. А она? С волосами, которые уже давно не красила, с дурацким пучком на голове, заколотым мамиными еще шпильками, с шеей, на которой становится все больше морщин, с руками, которые давно уже никого не гладили. Конечно, с Аглаей Волику интересней. Где между мужчиной и женщиной нет прошлого, возможно все. Но Аглая какова! Да уж, молодежь пошла. Она в ее возрасте с незнакомым человеком уж точно не любезничала бы в первый день знакомства. Хотя, когда она впервые повстречала Олега, им потребовалось не так уж много времени, чтобы разговориться.

Но то был Олег…

И тогда умер Сталин…

— Как там наша кафедра благословенная? Все ли живы-здоровы? Как переносят перестройку? Перестраиваются или плетутся в арьергарде? — Волик, похоже, входил в роль. Какой он способный. Всегда был способный. Жаль, что такого человека общество отторгло. И за что? Он никого не убил, ничего не украл.

— Друг мой, я на пенсии. — Светлана отбила перекинутый ей через сетку мяч. — Особых сведений не имею. И, ты знаешь, совсем от этого не комплексую. Времени свободного куча. Пенсия хорошая. Хожу по музеям, в театры.

— Неужели ты уже на пенсии? — Саблин удивился искренне, но, мгновенно осознав бестактность, поменял тему. — У вас, я посмотрю, со спиртным в Москве не так уж и тяжело, как везде. По стране одни безалкогольные свадьбы. Дружинников и членов обществ трезвости на них больше, чем друзей и родственников, как говорят.

«Кто говорит? Откуда он вообще взялся? Где теперь его дом? И есть ли он у него? На что он рассчитывает? Он никогда ничего не делал, не продумав во всех деталях. Ведет себя так, будто и вправду педагог иностранного языка из провинции», — недоумевала Храповицкая.

— Загашники просто большие. А так то же самое. Общества трезвости везде организуют. Пьющих отслеживают. Позорят. Бред какой-то. Слышал, что в Крыму по указу Лигачева все виноградники вырубили? Говорят, все под корень. Хотя ничего удивительного. — Светлане вдруг стало жутко холодно, и она испытала острейшее желание прижаться к Волдемару и попросить его ее согреть. Как раньше.

— Почему ничего удивительного? — Аглая пристально всмотрелась в Светлану Львовну. — По-моему, это действительно дикость. В консерватории вон тоже общество трезвости создали. А возглавил его педагог по истории партии. Я, кстати, в прошлом году встретила его случайно на Тверской, так от него разило, как из пивной бочки.

— Эх, девочка моя! — Храповицкая решила не вовлекать Динскую в политические диспуты сейчас. — Когда доживешь до моих лет, тебя тоже мало что будет удивлять. Даже пьяный педагог по истории партии.

— Ну что вы! До каких лет? Вы прекрасно выглядите. Насчет пенсии вы, наверное, пошутили?

Светлана Львовна впервые, наверное, за весь этот день улыбнулась без всякой задней мысли.

Милая безобидная лесть — самый верный способ успокоить человека. И почти никто не задается вопросом: зачем человек тебе льстит?

— Давайте все же окно закроем. Что-то холодно становится совсем, — предложила Храповицкая.