Максим Замшев - Концертмейстер

В оркестре Военно-медицинской академии существовало два эксклюзивных развода. Оба были связаны с первым выездом «духа» на жмур. Первый помягче: старослужащие приказывали салабону во время похоронной церемонии выйти и сказать от оркестра речь памяти усопшего. Речь советовали заранее написать и выучить. Второй пожестче: бойцу говорилось, что под головой у покойника лежит конверт с деньгами для оркестра и он обязан подойти и вытащить его. Арсений в силу своей доверчивости чуть было не попался на второй, но, когда он уже сделал шаг, кто-то из старослужащих сжалился над ним и дал отбой.

Первые недели службы его мучили все существующие виды тоски.

Он дико, до желания выть и биться головой об асфальт, скучал по Лене, но эта тоска имела на себе оттенок обреченности, с ней надо было как-то справиться, ведь даже когда он демобилизуется, Лену он не увидит. Также он страдал оттого, что не общается с отцом. Особенно добавляло горести, что их квартира на Куйбышева была так близко, но о том, чтобы туда попасть, нельзя и помыслить. Увольнения ему пока не полагались, а решиться на самоход — сродни самоубийству. Даже если повезет не нарваться на патруль, старослужащие не простят. Право на самоход, на пользование гражданской одеждой надо было заслужить, влившись в некую корпорацию, на это должен был благословить или командир отделения, или один из лидеров тусовки старослужащих. И еще он очень грустил по городу: по его улицам, площадям, скверам, по Летнему саду, по Петропавловской крепости и Исаакию, которые теперь отделяла от него непреодолимая реальность КПП. Он в армии или в тюрьме? Ответ просился сам собой. Но в чем он виноват?

Музыкальные навыки мало облагораживали военно-оркестровую публику. Оркестр был на хорошем счету, но внутри все прогнило. И хоть Арсений к первой своей армейской весне как-то наладил коммуникацию со всеми окружающими его в казарме, этот привкус гнилости не покидал его до самого дембеля. Он мечтал только об одном: не превратиться в них, сохранить себя! Ради этого он прикидывался тем, кем на самом деле не являлся. Сквернословил. Усвоил определенную систему повадок, дурацких шуток. Да, он не мог назвать своих сослуживцев друзьями, но имел полное право рассчитывать, что его не сделают козлом отпущения.

К концу весны 1976-го его армейская жизнь потеряла часть своего ужаса. Пришли новые «духи». И все тяготы службы перешли на них.

Появились просветления. Он иногда мог забегать домой. Правда, без ночевки, но все же. Хотя иногда он подумывал прекратить эти отлучки. Какое-то издевательство! Приходишь к себе в квартиру, а остаться нельзя. Лучше уж в казарме торчать!

А еще в клубе Военно-медицинской академии по выходным устраивались танцы. Солдаты и курсанты посещали их бесплатно, а девушки платили полтора рубля за вход. Вероятно, курсанты-медики считались перспективными женихами.

Арсений не представлял себя участником этих танцевальных сборищ. Хотя многие солдаты оркестра охотно посещали клуб в субботу и воскресенье и потом взахлеб обменивались россказнями о своих мнимых подвигах на поприще ухаживания за девчонками. Арсений ненавидел эти разговоры. Избегал их. Вся эта бравада, все эти скабрезности свидетельствовали о том, что его товарищи теряют что-то самое ценное, чернят себя сами, загаживают свой мир и мир вокруг. Но надо было терпеть. Он довольно быстро понял, что восставать против коллектива в солдатском общежитии смерти подобно. Затравят. Тем более что методы травли человек осваивает куда быстрее любой другой науки. Причем травли не только человека человеком, но всякого слабого более сильным.

Оркестр, где служил Арсений, размещался в одной из академических казарм, рядом с курсантской и офицерской столовой. Летом 1976 года количество крыс на этой территории резко возросло. Бог знает, с чем это было связано, но, когда одна крыса укусила за ухо спящего солдата, да еще старослужащего, тварям объявили войну. Несчастному укушенному флейтисту Луняшкину делали уколы от бешенства, а остальные сооружали крысоловки и клялись отомстить.

Вошедший во вкус старший прапорщик Усов поставил задачу каждый вечер сдавать крысиные хвосты. Кто больше. За десять хвостов сулилось одно внеплановое увольнение. Арсений единственный, кто отказался участвовать в этой охоте. Он навсегда запомнил, в какой раж вошли его сослуживцы, как горели их глаза, с какой жестокостью они забивали беззащитных уже на тот момент животных, с какой гордостью несли прапору хвосты.

Большие звери против маленьких.

Но прошло совсем немного времени, и Арсений с ужасом для себя обнаружил, что и в нем прячется жестокость, о существовании которой он не подозревал. Дело было так…

В одно из своих увольнений Арсений в сравнительно неплохом настроении, сам себе нравившийся в парадной форме, решил дойти до продовольственного магазина на улице Лебедева. Ему страшно захотелось обычных молочных сосисок, и он надеялся, что в гастрономе он их найдет, а дома с отцом они сварят в большом количестве и наедятся до отвала. Погода радовала, и солдат оркестра ВМА Храповицкий пошел по длинному пути, сначала по Маркса, потом по Клинической, а миновав ее, собирался выйти на Лебедева. Можно было пройти через КПП и прямиком попасть к штабу. А там до продмага рукой подать. Но на пути слишком много военных. Замучаешься честь отдавать.

На повороте с Клинической на Лебедева на специальных стендах висели свежие номера газет. В то время таких стендов в СССР насчитывалось миллионы. Власть следила за тем, чтобы как можно больше народу знакомилось с прессой. Газетной торговле это не мешало. Во-первых, не было никакого рынка, а во-вторых, газеты стоили сущие копейки, и руководители изданий никак не зависели от объемов продаж. Главное, чтоб читали, чтоб внимали правильной информации. Если государство постановило выпускать ту или иную газету или журнал, их выходу в свет ничто, кроме самого государства, не воспротивится.

Арсений остановился около стенда с газетой «Советская культура». Его заинтересовала статья о новых выходках эмигранта Солженицына. После того давнего допроса во Владимирском КГБ ему бы избегать этой темы, но она, напротив, занимала его все больше. Только он начал читать, как к нему сбоку подошел какой-то мужик. Арсений насторожился. Незнакомец никак не походил на постоянного читателя «Советской культуры». Белая кепка надвинута на узкий лоб, кожа на лице морщинистая, рот с запахом, впалый, как бывает у беззубых, ноги чуть широко расставлены. От пиджака коричневого цвета, со значком ГТО на лацкане воняет потом, глаза бегающие, пустые и злые. Мужик несильно тронул Арсения за рукав. Тот вопросительно повернулся всем корпусом.