Анатолий Салуцкий - Немой набат

— Так что, что же делать? — нетерпеливо в очередной раз воскликнул Виктор. — Говоришь, что нашла выход...

— Да, нашла! — неожиданно твердо сказала Вера, глаза в глаза глядя на Донцова. — Знаешь, что нам, Витюша, нужно? Нам — это и нам с тобой конкретно, и каждому русскому человеку, озабоченному судьбой родины. Знаешь, что? — Сделала, нагнетая внимание, паузу и спокойно, без эмоций, без накала, произнесла: — Даже в ненастные дни жизни русскому человеку надо оставаться самим собой — это наша главная сила. Какие мы есть, такими и должны быть. В народе огромная мощь живет, века учат. Это разговор долгий, у меня все продумано, все плюсы-минусы учтены. Но суть в том, что и на Руси, и в России те, кто переставал быть самим собой, так или иначе довольно быстро превращались в пену, которую смывали волны времени. А материк народа, коренная его основа, живущая в ограде православной церкви, она интуитивно остается сама в себе, и эта сила народных недр всегда берет верх. Пена каждый раз уходит, чужая кожа сползает. Не получается натянуть западную униформу на великие русские пространства. И незачем нам страшиться цивилизационного одиночества России. Слишком велик у нее запас смиренномудрия, выдержки, неприхотливости, исторического долготерпения. Из-под кнута никто не в силах с нами совладать — ни наемная сабля, ни доморощенные обуздатели. Меня эти мысли согревают.

Донцов схватил бокал, восторженно воскликнул:

— За то, чтобы всегда оставаться самими собой! — И поймал себя на мысли, что весь вечер от избытка чувств едет на восклицательных знаках, хотя это ему не свойственно. Спокойнее добавил: — Ты произвела на свет, я бы сказал, идею геологического масштаба. Да, оставаться самим собой даже в сложных исторических переделках — вот великая сила народа, наш природный спасительный консерватизм, инертность историческая. На западе их считают отсталостью. Ну и пусть мчатся наперегонки к однополым бракам, к родителям № 1 и № 2, во Франции уже и посмертные браки ввели. А мы не поторопимся.

— У Гончарова в «Обломове», — напомнила Вера, — есть упрек: «Вы спите, а не живете!» Но мне всегда казалось, что эта знаменитая фраза, отражающая протестантскую активность, несет мощный исторический заряд. Спим, чтобы мерзостями не отравиться. А час пробьет — проснемся. Да еще как! В России перемены вечно начинаются вдруг.

— Ты, словно Дорошевич, знаешь по именам всех китайцев, — пошутил Донцов, собрав жалкие остатки своей эрудиции. — Мне рассказывали, в перестройку в столицах политический шторм верхушки сосен ломил, а в тайге, в гуще народа, низовые ветви не шелохнулись, тишина стояла. Потому до конца и не доломали. А еще... Кажется мне, что такая мысль глубокая, чисто русская могла родиться только в женской душе. Мы-то, мужики, в эту сторону даже не качнулись, вокруг злобы дня крутились, от беспомощности, от бессмыслицы существования умом трогались. Чувствуем, не только не на той станции хотим сойти, но вообще не в тот поезд сели. А ты этот глухой узел разрубила. Ни впредь, ни после не забуду.

Поднял бокал:

— За тебя!

— За нас! — мягко подправила Вера. — Тут бы церковный икос пропеть с припевом «Радуйся!».

И настала прекрасная жаркая ночь любви, настоянная на взаимности чувств, стократно восторженных от полной духовной близости.

16

Подлевскому удалось разыскать Суховея без особых трудов: чиновник среднего звена в Красногорске проходил по официальным спискам. Выяснив номер телефона, позвонил во второй половине дня, зная, что совещания уже кончились. Сказал секретарше:

— Соедините, пожалуйста, с Валентином Николаевичем. — И, предупреждая дежурные вопросы, добавил: — Скажите, звонит Аркадий Михайлович Подлевский, от господина Винтропа.

Суховей взял трубку сразу, обрадовался, словно старому знакомому:

— Рад, очень рад слышать вас, Аркадий Михайлович. Какими судьбами?

Голос у него был ясный, дикция четкая, тон спокойно-приветливый. Подлевский уже мысленно рисовал облик матерого чиновника, наторевшего в бюрократических изворотах, в совершенстве освоившего три главные, по мнению Аркадия, сущности современного столоначальника: лояльность, умение пилить бабло и кидать понты. «Заслуженная, видать, сволочь! — вынес он одобрительный вердикт. — Из должности, наверное, торчит как свеча из канделябра».

— Есть, Валентин Николаевич, небольшое дельце личного характера, сугубо личного, — сразу задал направление Подлевский. — Хотелось бы пересечься, посоветоваться.

После полусекундной заминки из Красногорска раздалось:

— Проблемы, где встретиться, не существует, удобнее всего здесь, у меня. А вот со временем... Если бы вы позвонили вчера, мы бы с вами беседовали уже сейчас. Но два ближайших дня мне предстоит колесить по области, затем выходные, а понедельник, как известно, день тяжелый. Первый зазор — вторник, шестнадцать часов. Если вас устроит, милости прошу. Подходит? Замечательно! Значит, до встречи. Я переключу вас на секретаря, и Света детально разъяснит, как найти мой офис в здешних административных джунглях, закажет пропуск. Желаю удачи и жду.

Суховей намеренно использовал надуманный предлог, чтобы оттянуть знакомство со свалившимся на его голову Подлевским почти на неделю. Открытая, не принятая среди админов ссылка на рекомендацию иностранщика выдавала несолидность клиента. Проходной, в игру не посвящен, и Винтропу его личные проблемы неинтересны. Подлевский понадобился американцу для другой цели: прощупать его, Суховея. Подумал: «Возможно, хотят подкинуть какой-то мелкосклочный компромат, чтобы зацепить покрепче».

Неспроста неделю назад, как всегда с нового номера, — видимо, у него набор безымянных симок, — звонил Винтроп, по договоренности представившись Игорем Игоревичем Блохиным, и по-дружески сообщил, что открылась неплохая вакансия в аппарате полномочного представителя президента по Центральному округу; не заинтересует ли она Суховея? Быстро, однако, двигают! Всего-то год отбарабанил в Красногорске, — правда, старательно, без ошибок, скромно, не строптиво, в придворных интригах не участвовал, — и сразу в Москву! Должность наверняка не выше нынешней — но зато какой ранг! О Подлевском Боб даже не заикнулся, хотя заманчивое предложение и визит этого деятеля, несомненно, связаны. Значит, речь и впрямь о проверке перед новым назначением.

Эти соображения молнией сверкнули в мозгу Суховея за ту полусекундную паузу, после которой он отказался от безволокитной, немедленной встречи. Предстояло кое-что обдумать, подобрать верный тон общения с «посылочкой» от Винтропа. Похоже, речь не о служебных делах, даже не о гешефте. Видимо, Подлевский случайно подвернулся Бобу с личной просьбой и Винтроп решил скинуть ее на Суховея, убив двух зайцев. Но какого рода проблема? Тут возможны каверзы.