Анатолий Салуцкий - Немой набат

За столом возмущенно загудели. Кто-то сказал:

— Эти вирши я недавно по телевизору слышал, кафешантанные куплеты какого-то шутника-баламута. Нет, не могут наверху понять, что народ к таким словоизлияниям относится с омерзением. Отсюда, между прочим, — на мой взгляд, конечно, — и феномен наших дней: при популярности лидера отношение к государственной власти кислое, рейтинг ее низковат.

Ямщиков сердито хлопнул ладонью по столу:

— Россия приняла наследие Византии, через нее древнеапостольские традиции, первозданное христианство. Потому и ввели запрет на государственную идеологию, чтобы под шумок духовно разоружить и правдами-неправдами втащить к нам Лютера. Гляньте, кого финансируют с запада, деньжищами одаривают. Перечни известны, все организации русофобские.

— У нас на Псковщине Центру социального проектирования «Возрождение» — названия-то какие придумывают! — подкинули пятьдесят тысяч баксов. А чем он занимается? Если кратко — выполняет заповедь Алтаузена. И так по всей стране. Простое дело — раздачу списанных книг окрестили на чужесловии: «Бук-кроссинг». Чуждь всюду внедряют.

Долго молчавший Валентин Распутин перевел разговор в другое русло:

— Что большая политика стремится одержать победу над русской жизнью — факт общепризнанный. Но меня больше интересуют — и волнуют, конечно! — не политические ухватки, а состояние самого народа, который порой говорит одно — перед телекамерой или микрофоном, — а сам свою думу думает. Беспокоила меня проблема русской пассионарности. Что сие такое, известно, Гумилёв разъяснил. Но как раз пассионарность, на мой взгляд, в наименьшей степени подвержена политическим влияниям, эта русская стихия неподатлива. Ее вроде бы и нет — сегодня! А завтра, глядишь, из всех щелей прёт, из любого мужичонки, вчера, казалось, жизнью в пыль забитого. И представляете, попалась мне строго научная книга, где на исторических примерах показаны волны русской пассионарности. Оказывается, она циклическая! Внедряемая ныне в сознание мысль о стабильности парализует жизненные силы народа. Словно сеанс гипноза: бедлам информационного шума, торжествующий шоу-бизнес, подсчеты лайков, интернет-восторги, индустрия фэйков. Чуть ли не цифровой концлагерь городят. Но это дело временное, поверхностное, оно не затрагивает корней. Потому что народ наш пришел издалека и идет далеко. А с точки зрения исторической цикличности пассионарность русская, если судить по периодическим волнам, должна отчетливо проявиться в 2020–2021 годах.

— Но как она проявится? — подал голос Савва.

— А вот в том и вопрос, — оживился Валентин Григорьевич. — За или против? По моим наблюдениям, власть этим вопросом не заморачивается. Видимо, считает, что русская пассионарность не более чем экспонат истории. Но народ — как природа, которая уступчива лишь тогда, когда слаба. А шторма, потопы, землетрясения — они земным человеческим силам неподвластны.

— Спит, спит народ! — воскликнул Владимир Васильев. — В свете нашего разговора как не вспомнить вещего простачка, юродивого из «Бориса Годунова», который озарением понимает то, что умным невдомек. Нельзя молиться за царя Ирода! Такие вещие простачки на Руси и сейчас не перевелись, но слышно их только в особые минуты истории. Они как будильник, вернее, словно колокол вечевой. Все просыпаются. Миг — и нет пространства безгласия.

— А может, Илья Муромец, на печи своего срока ждущий? — задумчиво произнес Распутин. — Россия играет вдолгую. Созреть должны сроки.

— Да-а, — тоже задумчиво начал Курбатов. — Сегодня-то впору Тютчева вспоминать: «Не плоть, а дух растлился в наши дни».

Савва перебил:

— А мне Иван Ильин ближе: «Бог в сердце, царь в голове и вожак впереди». Правда, с вожаком неясности — пока только вождь в наличии.

Курбатов ответил в форме вопроса:

— А вот мне не ясно, мы новый фундамент возводим или углубляем «Котлован»?

Это был очень мудрый, глубокий вопрос, все поняли, что речь о «Котловане» Платонова, и задумались. А Вера, на которую внезапно свалилось счастье оказаться в столь звездном, высоколобом обществе, возгордилась еще пуще.

В это время по поводу едкого замечания Курбатова кто-то пошутил:

— Ну, это полный Кафка.

Все рассмеялись.

А Курбатов, чтобы усилить свое мнение, напомнил:

— История такие сальто-мортале устраивает, что диву даешься. Кто-нибудь слышал, как в воюющей Европе времен Первой мировой войны называли писательскую братию? Никто не слышал? Могу напомнить. Называли не очень почетно — «соловьи над кровью». Потому что с каждой из противостоящих сторон литераторы сеяли только ненависть, никто не осмеливался на осмысления. Сегодня соловьев русофобских тоже немало. К счастью, крови нет.

Затем разговор перекинулся на поиски идеи нравственного подъема страны, на русофобское умопомешательство пятой колонны, на заветы русской жизни. А ближе к концу обеда, затянувшегося из-за обилия мнений, снова Валентин Григорьевич поднял серьезную тему о необходимости культурного общения с западом и угрозе перерастания общения во влияние.

— По логике, это первейшая обязанность государственной власти, — размышлял Распутин, — бдительно следить, чтобы культурные связи с западом, пусть самые тесные, теснейшие, даже родственные, — что худого? сколько таких примеров! — не вели к признанию чужого превосходства, к нравственному подчинению чужеродной среде, к заимствованию чуждых обычаев. Если коротко — чтобы культурное общение не обернулось духовно-нравственным подчинением, гуманитарным игом. Вот в чем загвоздка. У нас чуть ли не пинками заталкивают в безобразность. — Он сделал сильное ударение на первую букву «О». — При нынешнем медийном нездоровье всякого ждать можно.

— Да уж! — проворчал Ямщиков. — К чему привели общечеловеческие ценности Горбачева, нам известно распрекрасно, общечеловеки оказались ягнятами в волчьих шкурах. Ты, Валентин, конечно, прав. Без обмена развитие культуры немыслимо. Но ведь это мы жаждем обмена, а они-то, муха-погремуха, хотят нашу самородность подавить, чтоб мы под седлом ходили. Высокие лицемеры, образованные мерзавцы. — Непонятно было, чьих, каких лицемеров и мерзавцев имел в виду Савва. — Тут, правда, есть некое правило, которое можно позаимствовать у православия. — Мудрый Савва заинтриговал небольшой паузой. — Церковь допускает случаи, когда позволительно отступать от канона в подробностях повседневного обихода. Нет в этом никакого отступничества. Мы вот сегодня за стол садились, а молитву не прочли. Или возьми мужичка, слегка хлебнувшего. Он в церкви щепотью себе в нос тычет, при крестном знамении до лба не дотягивает, да еще слева направо. Но что касается заповедной области верования, сферы, где господствуют высшие интересы, скажем доминирующая в русском сознании ценность справедливости — стихия, особо для нашего народа щепетильная, — то здесь человек верующий нипочем не уступит. Думаю, и в нравственной обрядовости, в культуре так же. Проблема в другом. Как писал Тонино Гуэрра, молодежь смотрит, а старость видит. И в какую сторону будут смотреть следующие поколения? Много залётного, безродного впаривают глобальщики. Но я верю и верую: не допустим слома цивилизации, под воду, как твоя Матёра, не уйдем.