Лев Славин - Два бойца [сборник]

– До свиданья.

– Куда вы? – изумилась Тася.

– Надо мне, дело есть, – торопливо сказал гигант. Он посмотрел на Тасю, вдруг нагнулся, поцеловал

ее в губы и быстро ушел.

В окружном интендантском управлении он нашел политрука Масальского и попросил разрешения немедленно вернуться в часть.

– Очень нужно, зря не просил бы, товарищ политрук, право.

Масальский внимательно посмотрел на его взволнованное лицо.

– Ну, поезжайте, милый, коли так подошло. Но как вы доберетесь?

– С попутными машинами! – крикнул Саша, уже отойдя.

Он вышел на дорогу. И редкая машина не останавливалась, завидев громадную Сашину фигуру с высоко поднятой рукой. Никто не ехал прямо в Сашину роту, и гигант переходил с машины на машину.

Он сам не знал, почему он так спешит. Он чувствовал только, что ему надо сейчас же, немедленно увидеть Аркадия, сказать ему: «Прощаешь меня? А я-то никого так не люблю, как тебя, одну только Тасю…»

Сердце гиганта было переполнено нежностью и счастьем. Но он знал, как неверна жизнь человека на

войне и он не останавливаясь мчался туда, на передний край, сменяя полуторку на броневик, прыгая с танкетки на обозную подводу.

Когда он прибыл в четвертую роту, дот еще жил. Он стрелял, но все реже и реже. Только когда фашисты подползали слишком уж близко, он огрызался короткими очередями. Немцы предпочитали обстреливать его издали.

Я пройду туда, – сказал Саша.

Рудой молча указал ему на дорогу. Снаряды и мины рвались на ней беспрестанно. Самый дот покосился. Бетонная шапка его сдвинулась как бы набекрень.

– Пройти можно, – упрямо сказал Саша.

Рудой кивнул головой. Гигант навьючил на себя боеприпасы и пополз. Затаив дыхание, Рудой следил за ним. Саша доползал до воронки, отлеживался там и полз дальше.

А с другой стороны полз немецкий солдат. Он тоже полз медленно, соскальзывая в воронки, его распластанное тело почти не отрывалось от земли. По-видимому, это был не менее ловкий и храбрый человек, чем Свинцов. Он полз к доту, чтобы заткнуть гранатой его огнедышащий рот.

И вдруг заговорили сразу несколько пулеметов. Рудой просиял от радости. То подошла долгожданная шестая рота и ударила немцам в тыл. Рудой приказал пустить ракету, и все три его взвода поднялись и пошли в атаку.

А навстречу им шагал Саша. На руках у него лежал Аркадий. Гигант бережно нес его. Длинные руки и ноги Аркадия бессильно свешивались. Бледное лицо с задорными усиками было окровавлено.

Саша донес Аркадия до большого дерева и здесь положил его на снег. Потом он скинул с себя полушубок и осторожно подсунул его под Аркадия. Он попытался прощупать пульс Аркадия и не нашел его.

– Умер… – прошептал он, и по грубому лицу его покатились скупые слезы, вероятно первые в его жизни.

Солнце садилось. Невдалеке трещали пулеметы. Мимо дерева прогнали группу немцев, только что захваченных в плен.

– Кто умер, кто? – слабым голосом вдруг сказал Аркадий и открыл глаза.

Саша вскрикнул от радости.

Он взял Аркадия за руку и крепко пожал ее. И он ощутил ответное пожатие, но такое слабое, что у Саши защемило сердце.

Аркадий повел вокруг себя глазами. Затуманенные взгляд его упал на пленных фашистов, проходивших мимо.

– Нет, – прошептал он, – эти жабы не дождутся шёб Аркадий Дзюбин умер.

Он слегка приподнялся и тотчас упал на подставленные Сашей руки.

Но даже страшная боль от раны в голове не могла сломить этого человека. И улыбка, насмешливая и слегка надменная, непобедимая дзюбинская улыбка сияла на его окровавленном лице.

1941

Нарбутас разозлился.

– Левей! Говорят тебе, левей, камбала ты подслеповатая!

И он добавил в сердцах:

– Шел бы ты лучше в мороженщики, Губерт, право…

Молотобоец, высокий юноша с плечами атлета я пухлым, еще детским ртом, оскорбленно нахмурился.

«Ему что, – злобно подумал он, – потюкивает себе ручником, и все. Видать, память отшибло у старого черта…»

– Дай-ка мне, – вдруг сказал Нарбутас своим гудящим баском.

Губерт боязливо посмотрел на кузнеца: неужто старик прочел его мысли? Подручный считал маленького въедливого Нарбутаса чем-то побольше обыкновенного человека.

Кузнец выдернул кувалду из рук опешившего молотобойца и натянул рукавицы.

– Ухватывай покрепче, – прогудел он.

Губерт зажал клещами длинную багровую полосу стали. Вспоминая движения Нарбутаса, он робко ударил маленьким ручником, как это делают кузнецы, указывая подручным, куда бить.

– А ну, не суйся, – отмахнулся Нарбутас.

Он легко занес кувалду и с силой обрушил ее на поковку. Потом второй раз, третий… И пошел бить.

У соседних горнов ребята обернулись. По звуку они поняли, что работает мастер.

– Что, Антанас, еще не вечер? – крикнул молодой кузнец Саша Копытов. Он сам когда-то был в подручных у Нарбутаса и знал, каково это.

Нарбутас весело подмигнул. Копытов засмеялся. Как всегда, он с любопытством озирался по сторонам и, казалось, только и искал повода, чтобы радостно расхохотаться.

Нарбутасу стало жарко. Он расстегнул продымленный комбинезон, на минуту спустил его с плеч и отер пот. Голые грудь и спина были закопчены.

Нарбутас не похож на кузнеца – коротенький, юркий, с небольшими руками. Встретишь его в субботу вечером на проспекте Ленина – размашистая походка, ухарски заломленная шляпа, ловко прикрывающая седеющие виски, пестрый развевающийся галстук, – ни дать ни взять прифрантившийся «селедочный» морячок из Клайпеды.

Только когда Нарбутас раздевался, становилось видно, как он крепок. Ни капли жира на смуглом торсе, точно откованном из бронзы. Под загорелой кожей ходят мощные бугры мышц. «Еще не вечер» – излюбленное его присловье. Он и сейчас недурно бегает стометровку. А не более чем лет двенадцать назад в республиканских состязаниях по боксу вышел в полусреднем весе на второе место. Что же касается танцев, то на площадке в Доме офицера нет более удалого заводилы, чем Антанас Нарбутас. В такие минуты даже девушки забывают о его возрасте.

При этом Нарбутас нисколько не кичится своим здоровьем. Он просто не замечает его, А если кто не достигнув и пятидесяти начинает поскрипывать и отнимать время у медиков, так это, по мнению Нарбутаса, несчастный случай, а то, может, попросту, извините, и вранье.

Он ударил кувалдой еще раз и спросил:

– Соображаешь?

Сейчас Нарбутас добивался от Губерта, чтобы тот понял наконец, что такое согласованность, когда усилия двух человек достигают полного слияния в работе. «Чесать языком» старый кузнец не считал нужным. Он только показывал. По его мнению, это гораздо красноречивее, чем нудноватые разговорчики о «чувстве ритма», о «рациональных движениях» и прочая болтовня, которую обычно разводят заучившиеся Инструкторы из учебно-методического отдела.