Лев Славин - Два бойца [сборник]

Тихона окружили три немецких солдата. Не в добрую минуту попались они ему под руку. Двоих он уложил мгновенно. Третий бежал. Тихон догнал его и рассек ему голову.

Отовсюду набегали немцы. Но Тихон был уже не один, на выручку прибежали товарищи. Бились так тесно, что стрелять невозможно было. Иногда не хватало места для замаха руки.

Постепенно здесь образовался центр боя. Он рос во все стороны. Все больше людей всасывалось в этот водоворот убийств. Яростный натиск русских, как электрический ток, от Тиши через соседей по цепям распространился на всю линию боя: уже угадывалась победа. В рукопашной схватке дерутся скорее нервами, чем оружием: кто дольше устоит перед желанием убежать назад.

Немцы не выдержали первыми. Их толпы дрогнули, попятились. Скорей назад, в окопы, под прикрытие брустверов! Русские хлынули вслед за немцами с силой воздуха, втянутого разреженным пространством. Вся эта куча людей, сшибаясь и падая, катилась по полю. Одни искали спасения в бегстве, другие – в победе.

Немцы попрыгали в окопы. Русские было устремились за ними, но из траншеи заговорил пулемет. Передние ряды русских были скошены, задние бросились на землю. Подняться невозможно было, смертоносный дождь хлестал низко над землей.

Тогда из задних рядов ползком начал пробираться вперед Тихон. Он расталкивал лежащих, бормоча:

– Отодвинься, милый, дайте-ка пройти, братцы.

Выбравшись вперед, он развязал свой неразлучный мешочек. Там лежали краюха хлеба, несколько серых солдатских конвертов, ружейная отвертка, портрет красавицы, вырванный из журнала «Солнце России», а под всем этим – маленькие ручные гранаты, известные под названием «лимонок». Давно уже не снабжали ими солдат, но запасливый Тихон сберег несколько от лучших времен.

Изловчившись, он швырнул гранату в окоп. Сейчас же – другую и третью. Из земли вырвались дым и пламя. Пулемет умолк. Русские вскочили и бросились в траншеи.

Тихон вбежал в немецкий блиндаж.

– Сдавайся! – крикнул он, замахиваясь последней «лимонкой».

Немецкий офицер, стоявший в углу, выстрелил из парабеллума. Тишу ожгло где-то недалеко от подбородка. Он швырнул гранату и выскочил вон. Офицер бросился плашмя на землю. Дым и грохот заполнили подземелье.

Тиша вернулся в блиндаж. Офицер стоял, подняв руки и дрожа. Вбежали несколько солдат.

– Смотрите, какую птицу поймал! Чур, моя! – сказал Тиша.

– Птица жирная, – сказал Мишутка, – тебе за нее крест выйдет.

Тиша качнул головой. Он давно хотел получить крест. Мишутка оглядывал блиндаж. Хоть и поковерканный гранатой, он имел вид аккуратный и благоустроенный. По углам – койки с опрятными одеялами, с потолка свисала керосиновая лампа, даже граммофон стоял на столе.

– Самостоятельно живут люди, – сказал Мишутка с уважением, – красивше, чем у нас в деревне.

В блиндаж вбежал Врублевский. У него был растерянный вид.

– Чьи вы, чьи вы? – беспорядочно спрашивал он, размахивая наганом.

– Да мы ваши, – грубо сказал Мишутка. – Не узнаете? Наган-то уберите.

Врублевский вздрогнул и успокоился.

– А это кто? – спросил он. – Офицер?

Он подошел к офицеру, откозырнул и сказал на ломаном немецком языке:

– Ире вафен!

Офицер отдал ему револьвер.

– Коммен, – сказал прапорщик.

Оба они пошли к выходу.

– Ваше благородие, – крикнул Тиша, – пленный-то мой!

– Молчи, дурак, – сказал Врублевский и вышел вместе с немцем.

Солдаты переглянулись.

– Да ты не огорчайся, Тихон, – сказал Мишутка, – тебе и без того крест выйдет за сегодняшнюю атаку.

И он ободряюще хлопнул Тихона по плечу.

Тихон болезненно вскрикнул и опустился на землю. Бледность покрыла его лицо. Сквозь рубашку на плече проступило кровавое пятно. Он был ранен, но, разгоряченный боем, только сейчас почувствовал боль.

Товарищи положили Тишу на шинель и вынесли наружу.

Бой кончился. Немцы укрылись в третью и четвертую линии окопов. Русские оттянули войска назад. Не было смысла оставаться, так как завоеванная позиция не имела связи с соседними частями и опасным мешком выпирала из линии фронта.

Все же генерал Добрынин был доволен результатом боя. Как-никак это была победа с трофеями и пленными. На обратном пути русские попали под сильный огонь артиллерии и потеряли много убитыми и ранеными, что еще больше сообщило действиям с нашей стороны характер крупного и успешного дела.

Особенно доволен был Вонючий старик тем переломом в атаке, который произошел после того, как обезумевший от горя Тиша бросился в бой. В своем рапорте генерал представил этот момент как придуманную им тонкую стратегическую хитрость.

«Ложным отступлением, – доносил он в штаб армии, – мы выманили противника из его хорошо укрепленных позиций и внезапной диверсией с обоих флангов опрокинули и смяли его…»

Кроме того, генерал представил к награждению многих офицеров, особо отмечая случаи выдающейся храбрости, вроде подвига прапорщика Врублевского, собственноручно захватившего в плен командира неприятельской роты.

Что касается солдат, то здесь генерал для простоты приказал наградить крестами всех раненых. Однако оказалось, что раненых много больше, чем крестов. Тогда, стремясь к беспристрастию, генерал приказал наградить каждого третьего раненого, следуя тому порядку, в котором они лежали в лазарете.

Для этой цели был отряжен капитан Бровцев из штаба дивизии.

Капитан отправился в лазарет в сопровождении солдата, который нес большой ящик с крестами.

Тишу положили в крайней палате полевого госпиталя. Сестра милосердия перебинтовала ему плечо. Пуля прошла навылет, не задев кости. О такой ране можно было только мечтать. Близость женщины волновала Тишу. Он старался не смотреть на сестру. Она поправила на нем одеяло и посоветовала заснуть.

– Ты один у нас легкий, – сказала, она, – вся палата тяжелая.

Тиша улегся поудобней. Он вспомнил о Соломонове, но без горечи. Тише было хорошо сейчас. Покой, чистота, безопасность, сытный ужин, близкая награда. Это было почти совершенное счастье.

Для полноты его не хватало только табаку. У кого бы попросить? Все спят. Тиша посмотрел на соседнюю койку.

Там лежал человек с забинтованной головой. Тиша заглянул ему в лицо. Черные усики, закрытые глаза. «Где ж это я видел его?» – подумал Тиша. Нога человека тоже перевязана. Видно, она в лубке.

Тиша завернулся с головой в одеяло и тотчас крепко заснул.

Утром его снова перевязали. В палате было скучно. Тяжело раненные не разговаривали. Они или стонали, или забывались в полусне, или им было вообще не до разговоров. Сосед Тихона все время спал.

Тише очень хотелось курить. Кроме того, ему нужно было оправиться. Он стеснялся сестры и не пользовался судном. Она разрешила ему выйти. Он накинул шинель и вышел во двор.