Михаил Попов - На кресах всходних

Подозвал Василя:

— Съезди за Сашкой.

Лелевичей отвели туда, где постелено и накрыто поесть, — Гражина хлопотала как за родными. Янина ей помогала вроде даже с охотой. Витольду Ромуальдовичу показалось, что специально, потому что он сам не выказал радости по поводу появления Лелевичей. Наперекор.

Александра Севериновича вырвали из-за сивенковского стола как раз в тот момент, когда он озвучивал свою новую и решительную мысль по наведению порядка на землях Совета. Нехорошо, чтобы Савелий Иванович Сивенков именовался впредь управляющим, — так и разит бывшими графьями от этого слова, будто мы здесь жизнь решаем, а они сидят у себя за роялем и кофе хлебают, и хлебаловы у них недовольные.

— А как же мне? — удивлялся Савелий Иванович.

Дед Сашка обосновывался по-настоящему, надолго:

— Будешь комендант.

Хорошее, полувоенное слово, очень даже годится для целей нового народно-военного порядка.

— Слушаюсь, товарищ председатель, — серьезно кивнул Сивенков, мысль ему и самому понравилась.

И тут входит насмешливый Василь с устным рескриптом от отца: быть немедля.

— Что значит немедля?!

Василь пожал крепкими плечами:

— Да так, прямо сейчас надо быть — дело больно важное.

— Важное? — проявил пристальность председатель, прищурив один глаз и скосив другой.

— Да.

— Все равно — только после голосования.

Шукетя не было, Неверу увезли по месту нищего жительства, но оставались трое и проголосовали.

— Большинство! — закричал председатель, когда руки поднялись. — Ты, Савелий, теперь комендант объекта Дворец, со всеми движимыми и недвижимыми (выговорил плохо, слышны были только звуки «ж» и «и») имуществами.

Председатель встал, уже торопясь на зов нового дела:

— Ключи от амбаров пусть пока у тебя будут. У тебя, но мне выдашь по первому требованию.

— И мне по первому, — вступил Целогуз.

Александр Северинович помотал пальцем перед его носом:

— Только если большинство.

— К Кивляку? — удивился председатель, когда Витольд объяснил ему, куда придется переправить семейство Лелевичей. Причем немедленно.

— Он и ночи не должен у меня ночевать, понятно?

— К Кивляку.

— Да, народ тебя избрал, вот ты и наводишь порядок. Богатея и мироеда мельника укорачиваешь ненамного.

— Да? — неуверенно сказал председатель.

— Поедешь, скажешь. Прямо сейчас поедешь.

— Ночь же.

— Не ври, еще день, а вот ночью Лелевичам ночевать негде, а у Кивляков малая мельничка только полгода в году работает. Наши шляхтичи пока там поживут, поработают. А для Захарова сына еще время не пришло своим хозяйством обзаводиться. Скажи, верная весть пришла — по весне всех, кто по возрасту подойдет, в красное войско.

— Правда? — спросили почти одновременно стоявшие рядом Михась и Василь, причем у Василя радостно и кратко вспыхнуло в глазах, а Михась длинно поморщился.

Александр Северинович открыл было рот:

— А если…

— Напомни Захару, что мельничка, как ни крути, а по правильному счету моя, и мне решать, кто там будет ховаться. А если и этого будет мало, скажи ему, что я, то есть Совет, освобождаю его от тележной повинности — от стройки, мне только что райком сообщил. Видели Маслова в коже и на машине?

— А кто ж пойдет, чьи телеги? — поинтересовался Василь.

— Мне двадцать подвод надо собрать. Пиши список, председатель. Наши умники все поработают. Цыдики, Саванцы, Гордиевский, народа захребетники.

Все смотрели на Витольда Ромуальдовича с удивлением. Названные мироедами не были, просто хорошие хозяева. Вот оно, значит, как надо.

Витольд хмыкнул:

— А ты, Василь, за старшего.

В ответ на немного удивленный взгляд сына он усмехнулся:

— Ну, не Михася же мне посылать!

Теперь удивленным стал взгляд старшего сына. Витольд Ромуальдович сделал серьезное лицо:

— Ты мне здесь нужен.

Покатилась жизнь дальше, «правительство» деда Сашки вроде никто ни в грош не ставил, но приказы его как-то все же выполнялись, потому что за ними всеми стояли интерес и авторитет Витольда, нигде открыто не мелькавшего, но никуда не девшегося.

Захар дважды прогонял Александра Севериновича, Лелевичам пришлось некоторое время ютиться в голой председательской хатке, но потом мельники сдались под напором обстоятельств и аргументов. Правда, с затаенной против Витольда злобой. Кроме как «предателем», его меж собой не называли. Кодла Лелевичей вселилась на малую мельницу, стоявшую немного ниже по течению Чары, чем пара главных мельниц Кивляка, кормиться с нее большому семейству было тяжело, но зато защита чащи: два шага в сторону от реки — и ты схоронился. Да и не ходили ни царские урядники, ни польские стражники в эти места — заведомо ничтожный улов.

А по весне сбылось предсказание Витольда Ромуальдовича насчет военной службы. Как косой скосило весь молодняк Порхневичей, тут откупиться было никак нельзя. И Василь, и Михась, и сыны обоих Михальчиков, и Крот с Ершом, и Юзик Жабковский, младший брат Моники и сводный Генриха Скиндера, и племянники Ровды — в общем, куча молодого народу собралась на общие проводы. Даже старшего сына Волчуновича, Илью, и то разыскали повесткой в лесу. Армейский грузовик уже стоял перед школой в Гуриновичах, чтобы поутру везти еду для пушек до мест служебного пребывания. Столы накрыли во дворе Донатова дома. Накрыто было богато, Александр Северинович сказал речь, почти совсем похожую на настоящую: служите, хлопцы, нехай везде теперь знают в войсках и вокруг, какие орлы выросли в Порхневичах.

Больше всех, как водится, наугощались те, кто оставался. Сыновья Тараса Анатоль и Зенон, всего лишь на пару месяцев отстававшие по возрасту от брательников, хлестали самогон даже с какой-то отчаянностью — то ли на радостях, то ли с тоски, что не взяты.

Мирон тоже шел, но в пьянке не участвовал, хотя к нему посылали, Витольд велел осторожно предложить помириться, раз теперь совсем новая у них у всех жизнь, — может, и свидеться больше не придется. Отказ. Более того, на мосту, когда гурьба с баяном валила через мост, — не уследили — Михась схлестнулся с Мироном. Кто там на кого налетел, теперь уж не скажешь, только Михась от вражеского кулака полетел в воду и в грузовик его усаживали мокрым.

— Ну, вот и мобилизацию провели, — сказал Александр Северинович, потирая руки.

Витольд Ромуальдович ничего не сказал вслед грузовику и в ответ председателю. Пусть считает все это своей заслугой.

22 июня 1941 года.

Отец Илья вышел со своего хутора подле церкви, как только рассвело. Одет был в старый штопаный подрясник и ватную безрукавку поверх, порядочное облаченье и святые дары нес в ящике на ремне через плечо. Подводы за ним не прислали: Неверы семейство бедное, и отец Иона сказал прибежавшему вчера хлопцу, что придет сам, ладно уж. Но ночное хождение — дело дурное. «А коли уж помрет к утру, плох ведь старик, и вельми, — пусть терпит, — строго сказал священник. — умирать надо сообразно и по правильному порядку».