Татьяна Булатова - Большое сердце маленькой женщины

– Сказала, у нее там очередь, – перевел Ваганчик и, погрустнев, добавил: – Мама с бабушкой поссорилась, теперь она к нам не ходит…

«Вот и хорошо», – хотела сказать Алла Викторовна, но вместо этого и пообещала мальчику, по-детски скрестив пальцы:

– Помирятся еще… Не расстраивайся.

В тот день Алла в училище не возвратилась, сразу поехала домой. На мосту была пробка – пропускали «Скорую». «Авария, что ли», – предположил кто-то из пассажиров, а Алла Викторовна натянула мохеровый берет на уши – завывание сирены всегда действовало на нее угнетающе – и уставилась в окно. Ануш не шла из головы, и чем больше о ней думалось, тем сильнее росла тревога, заставляя сердце биться с перебоями.

Еле дождавшись своей остановки, Алла Викторовна выскочила из автобуса и помчалась к дому. Влетев в подъезд, Реплянко почти бегом миновала несколько пролетов и позвонила в квартиру. Дверь открыл взъерошенный поэт с карандашом за ухом.

– Все дома? – запыхавшись, выкрикнула Алла Викторовна и стащила с головы берет.

– Все, – буркнул Андрей. – Пойди полюбуйся. Опять двадцать пять.

Не разуваясь, Алла прошла к детской и аккуратно приоткрыла дверь. На полу в редком для их семьи согласии сидели девочки – Марина и Лялька. В руках у младшей сестры шевелился истошно попискивающий котенок того самого серо-белого окраса.

– Мне кажется, это мальчик, – басом предположила Лялька и передала котенка сестре.

«Только через мой труп», – рассвирепела Алла Викторовна и решительно вошла в комнату. Через пару минут она вышла оттуда с котенком в руках, объявив об обязательном карантине. Через пару месяцев карантин закончился, и кот, предусмотрительно привитый от бешенства, надолго воцарился в доме большого поэта на самых законных основаниях. Тем не менее всякий раз, открывая ему входную дверь, Алла Викторовна испытывала смутное беспокойство и внимательно осматривала животное на предмет выявления телец Бабеша – Негри, не забывая время от времени уточнять информацию о наличии в городе антирабической вакцины: к счастью, она поставлялась без перебоев. Ну а если бы таковой случился, Алла Викторовна все равно бы осталась во всеоружии, ибо верный Григорий снабдил вакциной всю семью Реплянко – в десяти коробочках позвякивали хрупкие тупоконечные ампулы.

– Не так давно, когда еще был жив Советский Союз, – проникновенно изрекла Алла Викторовна и торжествующе обвела взглядом аудиторию, абсолютно не заинтересованную в рассказе о том, какие антирабические вакцины составляют гордость отечественной микробиологии, – уколы от бешенства делали в живот не менее двадцати раз…

– А сейчас? – откликнулась пара девочек, внимательно наблюдавших за реакцией того самого умника, что активно экзаменовал пожилую преподавательницу на предмет владения материалом.

«Один», «три», «семь», «четырнадцать» и «тридцать» вывела на доске Реплянко, а студент, не преминувший забить в поисковик слова преподавателя, искренне возмутился:

– Да тут этими же словами написано! Вот, смотрите. – В качестве доказательства он вновь явил свой телефон миру.

– Все правильно, – спокойно подтвердила Алла Викторовна и посмотрела на притихших в ожидании скандального разоблачения студентов. – Все правильно… И не исключено, что написала их я.

– Не может быть! – не поверил ей студент-умник и быстро пролистал убористо набранный электронный текст, в конце которого числилась ссылка на учебное пособие Реплянко А. В. для средних специальных медицинских учебных заведений по микробиологии, вирусологии и иммунологии.

– Очень даже может, – снисходительно улыбнулась Алла Викторовна и не без удовольствия покинула неуютную аудиторию.

Как еще можно было воздействовать на Александру, никто не знал. Она не хотела слышать о врачах, потому что больше им не доверяла. Не доверяла и результатам анализов, на основании которых диагноз звучал неутешительно – «практически здорова ». Тем не менее Александра истово верила в смертельность недуга, спрятавшегося в ней так глубоко, что ни один специалист не смог его обнаружить, и всерьез теряла силы, как и положено больному человеку. Все свои надежды она возлагала на жившую по соседству Нину Андреевну, в исключительные экстрасенсорные способности которой уверовала примерно с такой же силой, с какой акционеры МММ – в могущественного Мавроди. Неглупая вроде бы Саша стала походить на сектантку, обретшую новую семью в чужой квартире, где отнюдь не мирно уживались вечно поддатая Нинон, ее сын Серж, со всеми внешними признаками будущего уголовника, его девушка Мила, вырвавшаяся из лап отца-самодура, и шотландский колли Блэк, так и норовивший цапнуть всякого, кто отваживался перешагнуть порог дома.

Хлебнув пива, Нина Андреевна надевала никогда не знавший утюга белый халат, изжеванный, как гофрированная бумага, и усаживалась рядом с кушеткой, куда Александра укладывалась в предвкушении исцеления. Нинон натирала ей спину маслом и с усердием давила никелированным стерженьком на активные точки, расположенные вдоль позвоночника.

Была Нина Андреевна та еще выдумщица. Не имея ни малейшего представления о законах житийного жанра, она интуитивно слагала рассказы о собственном просветлении в его духе. Звучало это примерно так: сначала была просто Нина, больная-пребольная, брошенная собственным мужем в трехкомнатной квартире, с раком легкого… (О том, что онкология на поверку окажется банальной пневмонией, Саша узнает гораздо позже, а пока, скукожившаяся от ужаса, она будет слышать только одно слово «РАК».) Дальнейшее развитие сюжета выглядело вполне предсказуемо: якобы за три дня до запланированной смерти Нина Андреевна впала в транс, и случилось ей видение, содержание которого тщательно скрывалось от пациентов, что и понятно – судя по всему, будущая целительница допилась до белой горячки, а вместе с ней – и до экстренной госпитализации. А там уж и до полного излечения недалеко, к тому же антибиотики никто не отменял и, кстати, в отличие от мать-и-мачехи, с пневмониями они справляются весьма эффективно.

В видении Нинон был явлен профессор-китаец, гостеприимно распахнувший объятия со словами: «Ком цу мир». И на его поиски она отправилась сразу же, как только «оторвалась от стены», вдоль которой, обессиленная, ходила долгих полгода. Словосочетание «оторвалась от стены» Александра воспринимала как метафору исцеления, в том числе и собственного, и всякий раз, вернувшись домой, воодушевленно рассказывала мужу, сестре и родителям, как Нина Андреевна, чуть живая, отправилась на поиски профессора, обнаружила его ни много ни мало в Средней Азии, то ли в Узбекистане, то ли в Таджикистане, – не суть важно, подчеркивала Саша, – и устроилась к нему на работу операционной сестрой совершенно бесплатно, в обмен на искусство врачевания.