Дерек Миллер - Уроки норвежского

В марте 1998 года Энвер был там, когда полиция во второй раз нагрянула с рейдом в дом Адема Джашари. Он лично вонзил нож меж ребер здоровяку-полицейскому в бронежилете, смотрел, как жизнь покидала его, и видел последнюю гримасу на лице жертвы.

Ненависть. Только ненависть. Никаких угрызений совести. Никакого сожаления, что жизнь заканчивается и что красота преходяща.

Может быть, если бы он увидел печаль — печаль окончательного осознания всего того, что останется несовершенным, непрожитым, нелюбимым — он бы искал в изгнании чего-то другого. Но этого никогда не происходит. Ты наносишь человеку смертельную рану и видишь у него внутри лишь ненависть. Она капает с ножа и оправдывает убийство.

Он вытирает лоб белым платком. Никто его не предупреждал, что здесь будет настолько жарко.

Во время войны сербы пытались изгнать его родню, весь клан и всех косовских албанцев с их земли, проводя так называемые этнические чистки. Но потом подключилось НАТО, начались бомбардировки и появились солдаты СДК [5] СДК — «Силы для Косова», русское наименование KFOR — Kosovo Force. , и движение пошло вспять. Энвер и его люди быстро сформировали отряды милиции. Их месть не была случайной. Энвер и его бойцы выбирали семьи тех людей, которые терроризировали их народ. Война закончилась, но справедливости еще предстояло восторжествовать.

Тот день, который в результате привел его в Осло, начался в Грачко. Мужская половина сербского населения работала в поле. Стояла изнуряющая жара. Энвер лежал у полувысохшего ручья, положив винтовку на сжатый кулак и высматривая жертву через прицел. Ему не давали покоя мухи, облепившие его волосы и лицо. Из-за них он не мог удержать на мушке фермера, работавшего в поле.

Он и его люди — всего двенадцать человек — находились на опушке леса у поля. Энвер выбрал цель. Он выполнял свое предназначение. Как только он нажмет на курок, начнется бойня.

И он нажал. Однако фермер продолжал стоять, повернулся налево, пытаясь определить источник хлопка. Может, это автомобильный выхлоп? Или где-то посыпались камни? Топором попали по невидимому кирпичу? Все что угодно, но не это. Ведь война же окончена.

А потом фермер все-таки упал, сраженный пулей кого-то другого, так и не поняв, что же произошло. Возможно, его последняя мысль была о мире, в котором он жил, и о безопасности его семьи. Энвер на это надеялся. Потому что после смерти ему будет стыдно за последние секунды жизни. А может, он впервые испытает стыд и, испытав это чувство, осознает наконец, что он сам и его люди сделали с другими.

Энвер был никудышным стрелком. Все, кого он держал на мушке, падали один за другим под огнем его товарищей, в то время как его гнев нарастал. Соотечественники будут потом говорить, что он не отработал свою часть, что не заслужил справедливой доли славы. Будут глумиться у него за спиной — над тем, что он не сумел отомстить мародерам за свой народ.

Все из-за мух. Его отвлекли проклятые мухи.

Расстреляв все патроны, он бросил винтовку и побежал в поле, чтобы убивать врага голыми руками и рвать зубами.

Поле было сухим. Ноги Энвера топтали потрескавшуюся землю, а сердце стучало, как мотор. Парень лет четырнадцати с вилами в руках застыл, словно испуганный олень, когда Энвер бросился на него. Парень обмочился, как маленький. Но прежде чем Энвер успел наброситься на него, прежде чем успел перерезать ему горло, пуля попала парню в шею, и золотистое поле обагрилось кровью.

Паренек рухнул на землю, зовя на помощь мать, а Энвер подхватил вилы и ринулся дальше — к фермерскому дому.

Какое они имели право, эти сербы? Они то же самое сделали с ним в Вуштрри. Это они начали. Гнев не рождает себя сам, это реакция на действия других. Мы все должны быть готовы ответить за то, что делаем в этой жизни. И теперь Господь в своей милости и бесконечной мудрости забирает их.

Вуштрри. Семья Энвера трудилась на своей земле. День был совершенно обычный, ничем не примечательный. Дни различались только мелкими деталями: жажда, волдырь, недослушанный до конца плохой анекдот, неподдающийся корешок. Явились сербы в военной в форме. Они шли медленно, не спешили. Они выполняли задание правительства. Терроризировать албанцев. Изгнать их, как грызунов, из райских кущ.

Семью Энвера окружили.

Сестру изнасиловали. Отрезали уши и выдавили один глаз. И оставили с этим всем жить. Энвер, еще совсем мальчишка, прятался один в шкафу и слышал крики сестры, но был слишком напуган, чтобы попытаться остановить происходящее. Когда позже он пошел на кухню, чтобы посмотреть, что там произошло, ему показалось, что кто-то смеется. Он до сего дня уверен, что смеялся сам дьявол.

И теперь, годы спустя, вот они, эти убийцы. Мучители. Родня этих людей попивала воду из фляг, женщины подносили им холодное пиво в полуденную жару, чтобы они могли освежиться. Убийцы. Паразиты. Они вели себя так, как будто им не были чужды человеческие чувства. Но внутри у них была пустота. Бездушие. Не было раскаяния и веры.

Бросив раненого мальчишку, Энвер побежал и ворвался в переднюю комнату фермерского дома. Из крана еще текла вода. Снаружи раздавался треск малокалиберных винтовок и отдельные вскрики. Но внутри было тихо.

Они спрятались.

Даже пустой дом что-то говорит. Можно услышать, как он дышит. А этот, наоборот, — сдерживал дыхание.

Энвер отложил вилы и взял из раковины большой нож. Он пытался контролировать сердцебиение.

— Выходите. Предстаньте перед судьбой, — призвал он.

Он вошел в гостиную. По телевизору показывали западный фильм, дублированный на сербский язык. Чернокожий американский коп, вооруженный пистолетом, гнался по улице за грабителем. Все происходило в Нью-Йорке. Грабитель прижимал к себе ярко-красную сумочку и лавировал в потоке автомобилей.

— Выходите! — заорал Энвер. Голос его оказался настолько угрожающим, что из кладовки послышался сдавленный крик.

Если у них оружие и если мне суждено быть убитым, пусть так и будет. По крайней мере, я погибну, пытаясь отомстить за своих.

Приготовившись к последнему вздоху, он открыл кладовку и заглянул в темноту.

Снаружи продолжалось планомерное и безжалостное уничтожение людей. Вокруг фермы сомкнулось железное кольцо, как когда-то вокруг деревни Энвера. Чтобы никто не вырвался, по трем направлениям были выставлены снайперы.

В кладовке сидела девушка лет двадцати, босая, в цветастой юбке. Рядом, прижавшись к старшей сестре, сидела младшая. Лет двенадцати.

Вот так удача. Возможность отомстить и утвердить свое моральное превосходство, и все это одним простым действием. Дар судьбы был настолько справедлив, что Энвер чуть не разрыдался.

Он обратился к старшей.