Дерек Миллер - Уроки норвежского

— Выходи. Вставай на четвереньки и приготовься. Иначе я перережу ей горло и все равно тебя поимею.

Он помнит, как держал ее за бедра, как задралась ей на спину цветастая юбка, как она кричала от страха, боли и одновременно от смущавшего ее удовольствия. И в кульминационный момент он поднял голову к небу и, не будучи уверенным, что не совершает богохульства, прокричал, что Господь истинно велик.

Все кончилось. Однако подобные моменты никогда так просто не проходят. Они уплывают на задворки памяти, где их затмевают, наравне с другими, настоящее и манящие образы будущего. Иногда они остаются жить. И растут. И прошлое зреет, пока не завоюет мир и не породит новую реальность, которая властвует над нами, подчиняет себе и заставляет нас увидеть, кто мы и что наделали. И поэтому, когда Энвер узнал, что та девица, Сенка, забеременела и уехала в Скандинавию, чтобы скрыть свой позор, он оказался не готов к захлестнувшим его чувствам. К тому свету, что пролился на все это, пролился непосредственно сверху, не отбрасывая теней, за которыми можно спрятаться от нового мира, созданного им самим.

Энвер стал отцом.

Он открывает глаза, понимая, что задремал, как какой-нибудь старик. Он снова тщетно пытается найти сигарету, чтобы она заняла положенное ей место в сгибе его пальцев и в уголке рта. Вытирает лицо салфеткой, от которой на висках остаются маленькие белые катышки, и протирает очки.

Супружеская пара в гостинице подписывает какие-то бумаги и поднимается, чтобы уйти. Энвер недоуменно качает головой. Судя по почтовому ящику квартиры, где они с Сенкой столкнулись вчера, эти двое живут вместе. Если уж у них общий почтовый ящик, значит, наверное, они муж и жена. Непонятно, о чем можно так долго говорить. У этого мужика что, нет друзей, что он вынужден всем делиться со своей бабой?

Странное это все таки место — Норвегия. И люди здесь странные.

Диск закончился, и Энвер включает радио. Проверяет, нет ли сообщений в мобильном, но ничего не пришло. По радио передают американский рок-н-ролл 1950-х годов, он оставляет его. Он возится с зеркалом заднего вида и думает о том, что забыл позавтракать. Теперь он вынужден следить за этой парочкой, чтобы найти старика — того, которого Кадри видел на улице. И когда ему удастся что-нибудь съесть?

Может, представится случай купить мороженое? Он его обожает. Клубничное. Или мятное. У них здесь очень вкусное мятное. Рожок. Или стаканчик.

Нет, рожок.

Он видит магазин «Севен-Элевен». Хотя там не особенно хорошее мороженое. Но зато, у них есть «Леденец», он такой ледяной и фруктовый. Если не будет очереди, он обернется минуты за четыре.

Это не так долго. Но, видно, не судьба — пара выходит из гостиницы с какими-то двумя необычными чемоданами, оба в кожаных куртках и со шлемами в руках. Они заходят за угол — оставаясь у него в поле зрения — и седлают огромный мотоцикл-внедорожник, что немедленно заставляет Энвера занервничать. За мотоциклами очень трудно следить. Даже если мотоциклист не в курсе, что его преследуют, он может лавировать между рядами, объезжать другие машины на светофорах, делать неожиданные повороты и исчезать в лесах.

Норвежец звонит по телефону, говорит совсем недолго и прячет его в карман куртки.

Белый «мерседес» очень заметен. Здесь никто не ездит на белых «мерседесах». Эту машину подарили ему друзья. Идиоты. Иностранцы всегда действуют в незнакомых местах, порядков которых они не знают, в соответствии с собственными представлениями о том, как надо.

Правильно было бы ездить на серебристом универсале «ауди А6». В Осло эта машина подозрений не вызовет. По городу проплывают тысячи таких автомобилей. Вместо этого он преследует мотоцикл «БМВ», который сворачивает на шоссе, ведущее на восток, в белом бандитском «мерседесе» без кондиционера и с единственным компакт-диском.

Он снова ставит диск. И вопреки всему улыбается.

Погоня началась.

Мотоцикл «БМВ GS-1200» плавно движется по дороге со скоростью 65 километров в час под тихое урчание оппозитного двигателя. Из-за правого плеча Ларса Рея видит, как мимо проплывает угловатое новое здание Оперного театра, белеющее на фоне синей воды фьорда. Центр города исчезает у нее за спиной.

Она расстегивает куртку, чтобы теплый воздух мог обдувать ее.

Речные крысы 59-й параллели.

Это не было бредом сумасшедшего. Это могло означать только одно: Шелдон направляется на северо-восток вдоль реки Гломмы. Там, в глухом лесу стоит летний домик, а в нем спрятаны две винтовки, о которых он узнал вчера.

Ларс все разложил по полочкам, когда они сидели в «Континентале».

— Я совсем не уверен, что из этого выйдет толк, но за четыре-пять часов мы успеем съездить туда и вернуться обратно. Вполне возможно, дед уже добрался туда. Если же нам удастся опередить Шелдона, я запру винтовки в более надежном месте, и мы будем его дожидаться. И в зависимости от обстоятельств, отвезем его либо в больницу, либо в полицию. Если мы ошибаемся, то продолжим поиски здесь. В любом случае домой нам возвращаться нельзя.

Рея выкручивала мотоциклетные перчатки, словно полотенца.

— А разве ружья не заперты?

— Ну да, конечно, но он сможет легко их достать.

— Почему ты так решил?

— Он же был часовщиком, — пожал плечами Ларс. — Я уверен, он без труда вскроет замок. Ты так не думаешь?

— Да, это не слишком обнадеживает.

— Да, не слишком. А он действительно был снайпером в Корее?

Рея покачала головой.

— Я не думаю. Бабушка рассказывала, что он начал говорить об этом после того, как убили моего отца. Она считала, что это его фантазии.

— Он хотел отомстить?

— Нет. Он всегда винил только себя. Некому было мстить.

После этого разговора они сели на байк и поехали.

За два часа они добрались до Конгсвингера и небольшого городка за ним, оказавшись в лесах у шведской границы, далеко за пределами известного Шелдону мира.

— Все началось, когда ты стала жить с нами, — рассказывала бабушка. — Сначала одно, потом другое. И постепенно крыша у него совсем съехала. Но он продолжал свою игру.

Мейбл не сказала, что все усугубил переезд Реи. Но она подчеркнула, что это произошло примерно в то время.

Рее было всего два года, когда в июле 1976 года, в разгар празднования двухсотлетия Америки, ее вручили деду с бабкой. Они были едва знакомы. Глаза малышки были широко распахнуты от страха, к груди она прижимала единственную свою собственность — одноухого синего зайчика.

А мать? Она пропала. Однажды она просто не вернулась домой. Саул к тому времени уже год как погиб. Она пила, скандалила и исчезла, как раз когда начали вывешивать флаги. Она просто больше не могла так жить.

Шелдон и Мейбл пытались поддерживать ее, когда она носила Рею. Ее собственные родители питали к ней исключительно отвращение, и она нуждалась в помощи. К несчастью для нее, для ребенка и для них всех, ее невозможно было понять. Горовицы не знали ее настолько близко, чтобы разобраться, что ей нужно. Она злилась на весь мир, но ее гнев не имел отношения ни к Саулу, ни к ее положению.