Йоханнес Зиммель - Весной в последний раз споет жаворонок

И отвратительная собака, сидевшая в машине, высоко подпрыгнув, кидается к Тревору, повизгивая от счастья.

Окончание полета — тяжелая работа для Тревора и его помощника. Корзина отсоединяется от шара, из которого выпускают горячий воздух. Затем оборудование аккуратно (это целое искусство!) складывается и пакуется на прицеп. Мы забираемся в старую грязную машину и едем обратно. Все молчат. Мы все еще держим друг друга за руки.

«Summertime». Моя любимая песня из «Порги и Бесс» Гершвина. Когда после ужина с Гордоном Тревором и месье Ольтрамаром мы вошли в старый дом Г., «Ле Фергерон», из динамика стереопроигрывателя звучала эта песня. Г. улыбнулся и сел напротив меня. А меня переполняли эмоции. Потому что эта песня… Впрочем, это было так давно, и так давно прошло, хотя я до сих пор ношу на шее цепочку с монеткой… Г., не отрываясь, смотрит на меня. Тогда, в Рио, он спросил, какая моя любимая песня, и заказал ее пианисту. А потом он позвонил Гордону, и Гордон съездил в Женеву и купил диск к нашему приезду, чтобы я могла слушать свою любимую песню…

Кларисса! The Bluebird! Жаворонок! — думаю я. И однажды утром… нет, и утром он проснется, запоет, взмахнет крыльями, и небо будет принадлежать только ему, и он, жаворонок, будет петь, и жизнь будет прекрасна…

На мгновение я закрываю глаза. Поет Дайана Росс. Скрипки, фортепиано, волна чувств, которая то и дело захлестывает меня, эта мелодия из золотого, в самом разгаре, лета… Гершвин был гением… и умер в тридцать девять лет… «Summertime».

— Ах, Филипп, я…

— Да, Изабель, я тоже… Все это ужасно. Просто безумие.

— Сладкое безумие, — поправила она, а песня все звучала. — Сейчас я могу это сказать от всей души. Там, на воздушном шаре, паря над землей, я не могла. Но сейчас моя сдержанность, мое постоянное удерживание себя «в рамках приличий» совершенно растаяли.

— Сладкое, м-да, — произнес он. — Здесь в воздухе чувствуется тяжелая атмосфера Лолиты, — если ты понимаешь, что я имею в виду.

— Перестань, Филипп!

— Уже перестал. Ты для меня значишь — все. А я? Что может значить для тебя старик?

Они сидели молча, и «Мыслящий» стоял рядом с ними, и в открытую дверь проникал запах цветов и сена.

— Книга, которую я возможно, напишу о нашей поездке, о нашей маленькой команде, — сказал он наконец. — Если я упомяну таких людей, как мы: старый мужчина и молодая женщина, — что бы ты предложила, чтобы это выглядело достоверно? Что привлекательного может быть в старике, чтобы молодая женщина смогла его полюбить?

Она засмеялась.

— Когда ты смеешься, всходит солнце, — сказал он.

— Ты хочешь прорепетировать, Филипп?

— Хочу — что?

— Прорепетировать. Попробовать.

— Симпатичное описание, — ответил он. — В самом деле. Да, пожалуй! Давай попробуем, моя красавица!

— Итак, начнем. Юмор — это самое главное. У него должно быть чувство юмора, у персонажа книги. Юмор — альфа и омега всех отношений, неважно, стар ты или молод. И потом, Филипп, сколько лет будет твоей героине — женщине из романа?

— Видимо, столько же, сколько тебе. Тридцать два.

— Еще не слишком стара. Но она уже знает, что она может и чего она хочет, эта женщина. Вот что я предлагаю: пусть внешне она выглядит немного моложе, но зато в душе будет намного старше своих ровесников-мужчин. Ты не будешь записывать?

— Нет, — ответил он. — Я запомню.

— Героиня романа поняла, что ровесники ей неинтересны, — продолжала она. — Печальный опыт. Ведь в ее тридцать два у нее уже были любовные приключения, не так ли? И она знает, что это такое. И вот появляется мужчина шестидесяти трех лет, который предлагает определенные отношения, и она соглашается. И — это очень важно, Филипп! — он не показывает ей своей неуверенности, он излучает надежность, которая для женщины такого типа очень привлекательна.

— Хм, хм, — буркнул он. — Понимаю. Да, с этой точки зрения писать о такой страной паре проще.

— Очень приятно. Меня это радует.

Игры взрослых, подумала она. Но почему бы и нет?

— А я все думаю об этом пожилом мужчине из романа, — сказал он. — Почему он любит молодую женщину, понятно.

— И почему же, Филипп?

— Да потому, что молодая женщина именно такая, как ты, Изабель. Со всеми особенностями твоего характера, за которые тебя можно любить.

— С какими особенностями?

— Кроме чувства юмора — ты смелая. Искренняя. Красивая — особенной красотой, как никакая другая женщина. И ты даешь мужчине из романа силу и мужество сделать то, чего, как он думал, он никогда больше не будет делать: писать! И это произошло благодаря женщине из романа. Потому что он увидел, как она увлечена своей работой и никогда не жалуется на усталость, и сам словно проснулся от летаргического сна.

— Конечно, это очень веские причины, — сказала она. — Это прогресс, Филипп. Я — прототип главной героини, которая обладает всеми чертами характера, за которые ты меня любишь. Так?

— Да. Но это только основание для мужчины из романа любить женщину из романа. Но никак не основание, чтобы героиня полюбила героя.

— Как это так, Филипп? А кто же тогда будет его любить? Сомневаться в мужчине, который так много повидал в жизни и который… который личность! Да она только о таком и мечтает! Один из немногих, с кем можно разговаривать, кто умеет слушать, у которого есть время… Ведь ни у одного мужчины сейчас ни на что не хватает времени! Он мог бы быть, к примеру, писателем — твой герой?

— Хм-м… да-да. Мог бы.

— А писатель — это человек, у которого есть время выслушать других, проявить интерес к их проблемам, понять. Еще один плюс.

— Конечно, он будет хорошим, этот мужчина из романа, — сказал он.

— И я предлагаю, чтобы героиня была переводчиком-синхронистом. Объясню, почему: мой отец и моя мать были переводчиками-синхронистами. Не смейся, это серьезно. Они возили меня по разным странам. Очень часто, пока мама и папа работали, я сидела на всяких конгрессах и конференциях. И мне нравилось все это. И не случайно я тоже стала переводчицей. И не случайно мне так дается изучение языков. Ну и еще… часто я сижу за столом с вполне приличными мужчинами. И что же? Нельзя сказать, чтобы я никогда не думала: «Может быть, этот мужчина…». И сейчас я не говорю, что ничего не ищу, и, может быть, мне даже нужно искать… Но иной раз слышишь: «Господи, вы интеллектуалка! Вас надо бояться!» Понимаешь, Филипп, один уже боится, — потому что так надо. Другой подсовывает записочку с назначением свидания, а потом выясняется, что он так очарован тобой, такой уверенной и сильной, — а сам он ужасно закомплексован из-за неудачного опыта с женщинами. С самого детства у него все было не так. Он пошел с мамой в театр на «Белоснежку», и все мальчики влюбились в Белоснежку, а он — в злую королеву. И вот такие, как он, вдруг спрашивают тебя — как правило, в постели, — не можешь ли ты помочь им устроиться переводчиком при ООН, — ведь у тебя такие связи, а у них никаких… Им всегда не везет в жизни, с самого детства, и папа всегда наступал на их любимую игрушку… Да, да, Филипп, современные мужчины именно таковы! Пойми, что творится вокруг этой женщины из романа! И когда вот такая Изабель встречает вот такого Гиллеса, — то ей абсолютно все равно, старше он или не старше. Все равно — потому что этот Гиллес — единственный, с кем она просто не замечает разницы в возрасте. Замечу в скобках: ведь женщины всегда взрослее и мудрее мужчин, разве не так?