Шамиль Идиатуллин - Бывшая Ленина [главы из романа]

Ох и гордый, подумала Оксана, и вскинула руки, сдаваясь, — и демонстративно, и всерьез.

— Упаси меня бог. Но, Данил, исправлять-то все равно надо. Ты не исправишь, я не исправлю — кто исправит-то, если глава не может?

— Теперь мы на ты? — поинтересовался Митрофанов, не дождавшись ответа, всмотрелся в Оксану и уточнил: — Теперь мы всемогущи?

Оксана честно подумала и призналась:

— Нет. Но жить-то хочется. Значит, придумать что-то надо.

Митрофанов так шевельнул челюстями, что стало понятно — сейчас предложит: «Вот и придумывай, но без меня». Но сдержался и спросил почти деловито:

— Что, например?

— Да господи, вариантов куча. Всегда же придумывается что-то, тем более когда об экологии речь. Помнишь, в девяностые депутаты продвигали проект захоронения ядерных отходов России? Территория огромная, не жалко, пускай сюда везут, платят. Но не разрешили же. Потому что мы не свалка.

— Ну здрасьте.

— В смысле?

— Что в смысле? Сорок лет ввозили, прекраснейших образом, безо всяких. Просто формулировку изменили в законе — и привет. Потом официально перестали, но на самом деле — фиг его знает. Это предмет гостайны. А гостайна, сама понимаешь, бывает только там, где есть что скрывать. Мы — свалка. Для них мы — свалка. Запомни.

— Для кого, для иностранцев?

— И для тех, кто им разрешает.

— Ну и… что делать? — спросила Оксана растерянно. И замерла. Она на самом деле ждала ответа от этого человека, которого еще неделю назад считала едва ли не самым бессмысленным и серым куском окружающего мира.

— Ну-у, — протянул Митрофанов, строго рассматривая Оксану. — Я работу потерял, простыл, живу в центре свалки, дочь уехала, жена бесит. Что делать — накатить.

— Здесь не надо, — сказала Оксана.

— Что так?

— Работа рядом.

— У тебя, — уточнил Митрофанов.

— У меня и водка есть. Дома, я ж говорила.

— Дома и у меня есть. Я ж говорил.

— И чего здесь сидишь?

— В смысле?

— Водка есть, жена есть. Еще варианты есть.

— Черт, давно надо было уволиться, — сказал Митрофанов с удовольствием.

— Так что делаем? — деловито спросила Оксана.

Митрофанов посмотрел на нее, уставился в окно, за которым, конечно, ничего интересного не было и в такой теплый вонючий день быть не могло, и жестко ответил:

— Ты подмахиваешь заяву, я занимаюсь своими делами, как-то так.

— Даниил Юрьевич, слушай, я вот какой-то сукой была или там тварью? — спросила Оксана, чувствуя горячую планочку под нижними веками, еще на пару миллиметров сдвинется — хлынет.

— О господи, — сказал Митрофанов, не отрываясь от окна, за которым пробежала ошалевшая белесая собака.

— Так если нет, хоть раз просьбу выполни, хоть одну. Пожалуйста.

Митрофанов показал, что слушает.

— Погоди недельку. До следующего понедельника, не дольше. Даже до выходных. Потом что хочешь — уходи, дверь поджигай, гусаков люби. Но неделю подожди, ладно? Личная просьба.

Неделю ждать не пришлось — хватило суток.

Ивану не повезло — потому что сам виноват. Мало того, что вышел в офис, хотя мог еще пару дней спокойно дома отдыхать, так еще и попался начальству на глаза. Начальство и обрадовалось: «О, Иван Сергеевич, выздоровели? Как славно-то. У нас сроки по подготовке кредитной линии мэрии горят, они там тянут, правление уже головы снимать готово — обеспечьте, пожалуйста, согласование с их стороны». После этого поздно было совать начальству под нос гипс, мужественно морщиться, а тем более объяснять, что Иван не занимался этим проектом, если не считать участия в расчетах по срокам окупаемости мусоросжигающего завода в зависимости от величины тарифов с предприятий и домохозяйств. В офисе появился — работай. И что делать, если вся работа банка в условиях падения доходов населения сводится к выбиванию кредитов и рассовыванию новых кредитов, чем крупнее, тем лучше? А после окончательной остановки мехзавода и банкротства птицефабрики Жёлтый дом остался и крупнейшим, и единственным платежеспособным, и, само собой, перспективным клиентом. А Иван остался чуть ли не единственным дееспособным представителем отдела по работе с крупными клиентами. Отдел как-то враз иссяк: одного спеца забрали в область, другая болеет третью неделю, и там, говорят, все плохо, третий и впрямь переехал, а все считали, что шутит — ему до замуправляющего год максимум оставался. Штат скукожился до пары предпенсионеров, которых уже не уволишь, пары вчерашних стажеров, которым даже в футболе довериться страшно, лонгета не даст соврать, — и Ивана.

Он вздохнул, взял бумаги и пошел в Жёлтый дом.

Вздыхал не зря. То есть поначалу все сложилось нормально: в финансовом департаменте и управлении городского хозяйства Ивана заверили, что с их стороны все согласовано и подписано, а в правовом замначальника сообщил, что сам не в курсе, но начальник сейчас на совещании у главы, в том числе и по данной проблеме. Замначальника оказался неплохим парнем, Иван душевно провел с ним полчасика за кофе и трепом об общих знакомых и общих же интересах, которых нашлось неожиданно много — а тут и начальник департамента вернулся. Он был разгорячен и немножко в мыле, поздоровался настороженно, но узнав, откуда Иван, расслабился, — правда, нервно хохотнул, не объяснив причин смеха и нервозности. Начальник департамента подтвердил, что речь о мусорной линии шла вот ровно сейчас, глава в принципе одобрил условия и, скорее всего, подпишет бумаги не сегодня-завтра.

Иван обрадовался и попробовал немедленно обрадовать начальство. Начальство радоваться не пожелало. «Я слышу про „не сегодня-завтра“ так давно, что убедился — да, это не сегодня и не завтра», — сказало начальство и велело, с одной стороны, не возвращаться без подписи главы хотя бы на план-графике, с другой — вернуться до вечера.

Иван уныло обещал постараться, дал отбой, принял от руководителей правового управления толику молчаливой жалости и пошел в приемную. В приемной уже тупили в телефоны трое. Секретарша сразу предупредила, что Ярослав Антонович занят весь день, расписана каждая минута, так что лучше завтра с утра попробовать, там окно есть. Иван смерил выразительным взглядом троицу успевших раньше. Секретарша обиженно сообщила, что им это тоже предлагалось.

Троица оглядела собеседников с усталой иронией и снова уткнулась в экранчики.

Иван аккуратно разместился в свободном кресле, извлек телефон, устроил гипс на сложенной куртке и углубился в чтение «Бесконечной шутки» — наушники в присутственных местах не положены, а про роман много слышал, давно скачал, все руки не доходили. «Шутка» чарующе переплетала извилины, да и обстановка была вполне библиотечной: тепло, светло, тихо, никто почти не шевелится и ничто не воняет: очевидно, завхоз Жёлтого дома вовремя озаботился частой сменой фильтров в кондиционерах. Так что опомнился Иван только на двадцатой примерно сноске, да и то не самостоятельно, а потому, что конкуренты по живой очереди вдруг зашевелились, поднялись и, негромко переговариваясь, покинули приемную — правда, без верхней одежды, очевидно, скрытой во встроенном шкафу-купе. Иван проверил часы и обнаружил, что обед идет уже десять минут. И не в том беда, что родной желудок обездолен — он привычный, — а в том, что глава как видный фрагмент бюджетной сферы способен проигнорировать законный перерыв лишь в категорически чрезвычайной ситуации. Если такая ситуация происходила прямо сейчас, ждать дальше было бессмысленно. Если же ее не происходило…