Шамиль Идиатуллин - Бывшая Ленина [главы из романа]

— Запах — это отдельная примета времени, конечно, — продолжил Митрофанов, к счастью, не на санскрите, но и не на том языке, носителем которого его считала Оксана. — В моем детстве этого не было, но остальное было. И протесты были, да и теперь — не было бы у нас ТБО, другая бы тема возникла, правильно? Выборы, выбросы, гастарбайтеры, мухлеж в вузах или школах, что угодно. Раз госкапитализм и автократия толстеют, остальные должны худеть, а где тонко, там и рвется, ассортимент на выбор. И все понимают, что протестовать бесполезно, что это навсегда. И в моем детстве понимали.

Митрофанов ухмыльнулся и глотнул из бутылки.

— И… что? — уточнила Оксана.

— И все. Если народ безмолвствует и нет ни обратной связи, ни механизмов решения противоречий, нормальных и работающих, ни смазки для них, кроме коррупции, то рано или поздно власть зарвется, а народ взорвется. И вот тогда по-настоящему вони не оберешься.

— А сейчас прям… Но если честно, Даниил Юрьевич, вы меня поражаете. Революционер просто.

— Старый просто.

— Ой-й.

— Оксаночка, вам, простите, сколько? Тридцать три? Вот как совпало. Не слышали про роковые цифры — двадцать семь, тридцать три, тридцать семь, сорок два? Мне сорок три. Вот. Это по нынешним временам типа пустяк, полсрока до пенсии, а если по-нормальному — ужас же. Высоцкий уже умер, Пушкин тем более, Лермонтов сгнил, даже старик Чехов готовился помирать.

— Даниил Юрьевич, вам не идет кокетничать.

— Никому не идет. Как там положено: вырастить сына, посадить дерево, построить дом? С сыном у меня как бы не получилось, ну да дочь такая, что ни на какого сына не променяю. Дома два, считай, построил — один остался, ну и бывшая Ленина.

Оксана не поняла, но решила не переспрашивать — какая разница-то. Митрофанов продолжал, все так же глядя в отсвет цветомузыки на дальней стене:

— Деревьев тоже пересажал, спасибо маме, хоть, это самое, волков разводи. Получается, все, что положено, сделал. И жизнь прошла.

Он коротким глотком опорожнил бутылку и точно перескочил несколько страниц:

— Мама умерла, дочь взрослая, я ей на фиг не нужен, жена — ну, жене, думаю, я до смерти надоел, и она… В смысле, и сам я на работе ничего нужного, чтобы всерьез прям, не сделаю, так? Время не то, глава не в духе и так дальше. Осталось тихо тлеть да внуков ждать. Я и внуки, прикол.

— Так не ждите, — предложила Оксана, наливаясь почему-то гневом. Разговор этот ей и надоел уже, и цепанул слишком сильно — до раны, которую она не собиралась светить перед малознакомым человеком, тем более подчиненным.

Дополнительно раздражал зажатый в руке телефон, который беззвучно трясся и мигал на разные лады. Весь мир долбился в несколько мессенджеров Оксаны. Она положила телефон на колено экраном вниз и договорила:

— Вперед, с песней. Забирайтесь на верхний этаж, не побеждайте, но тесните. Становитесь феодалом и хозяином положения.

— А смысл?

— Чтоб дочь зауважала и могла расти. Чтобы жена сказала: «Вах». Чтобы мир лучше стал. Чтобы, ну, елки-палки, это же вы мужик, а не я, ставьте цель — и айда пошел, как один мой знакомый говорил. Раз жизнь прожита, терять уже нечего — про самураев знаете, да? Украсть — так миллион, ну и про королеву, так же у вас говорится?

Митрофанов фыркнул, Оксана, не сдержавшись, ухмыльнулась тоже и манерно сказала:

— Мужчина, угостите даму сигареткой.

— Да я не курю давно, — ответил Митрофанов, впервые обозначив тут же задавленное движение.

— Да я тоже, — призналась Оксана. — Ну попить принесите, что ли.

Она была уверена, что Митрофанов примется, как положено его психотипу, нудно уточнять, что именно принести, и как-нибудь, да продемонстрирует смесь подобострастия или хотя бы чинопочитания с презрением быдломана к усосавшейся и капризничающей бабе-командирше. И это развеет странное чувство, паутинкой повисшее в темноте между двумя стульями с высокими спинками.

Митрофанов кивнул, встал и ушел. Золотницкая сквозь оглушающий умц-умц бравурно проорала, что будет каждый день прибегать к своим любимым-прелюбимым девчонкам.

Оксана посидела немного, соображая, что чувствует и почему, а потом все-таки посмотрела в телефон. Искал ее только Тимофей, зато в четырех мессенджерах сразу.

Оксана не стала открывать ни одно из сообщений, погасила экран и снова попробовала додуматься, сама не зная, до чего. Не успела — Митрофанов вернулся.

Он протянул стакан воды, холодной и без газа. Оксана припала. Оказывается, она страшно хотела пить, так что вытянула полстакана в один глоток, а вторым и третьим остудила горящее нёбо. А Митрофанов вдруг наклонился к ее ногам.

Оксана не отшатнулась лишь потому, что не успела заметить его движение — а когда заметила, страшно испугалась, как девочка просто. Бог знает, какая дичь представилась, чуть коленки к подбородку не вскинула. Митрофанов уже выпрямился, шагнул к своему стулу и сел, глядя все на тот же отсвет. Оксана, кипя извилинами и нервами, собралась вызвериться на него — заминка была только за тем, чтобы убедиться, что владеет голосом, испуг показывать нельзя, это закон выживания. А пока убеждалась, посмотрела все-таки под ноги. Там стояли ее туфли.

Так, подумала Оксана почти в панике. Так.

— С-спасибо, Даниил Юрьевич, — сказала она, влезая ногами в туфли и судорожно соображая, что тут еще можно сказать.

Телефон спас.

Тимофей, родненький, как же ты вовремя, подумала Оксана хищно. Сам под нож лег, ягненочек.

— Ксан, ну где ты лазишь, а? Время одиннадцать, я на измене, в телеграме пишу, в месенджере, в вотсапе, а тебе параллельно, не просматриваешь даже. Тебя ждать сегодня вообще?

— Как хочешь, — сказала Оксана.

— Ну чего начинаешь? Нормально скажи.

— Чего на… — Оксана осеклась, улыбнулась и сказала: — Говорю нормально: сегодня не жди. И вообще не жди, если тебе трудно так.

— Мне не трудно, просто конкретно паришь мне…

— Так. На этом все.

— Что все-то? Раз в жизни нормально…

— Тимофей, все. У нас с тобой все кончилось. Сегодня до полуночи забирай вещи, какие там оставлял, и вали куда хочешь. В полночь вернусь, все выброшу в помойку просто. Ты меня понял?

— Оксан, ты что? Ну сорян, я же…

— Ты меня понял?

— Ни фига не понял. Что началось-то? Пээмэс, дуркуешь, или, как это, у тебя кто-то другой?..

— Тебя не касается. Мы с тобой расстались. Спасибо за все, больше не пиши и не звони. Целую.

Она нажала отбой и глубоко вдохнула, опустив голову, но краем глаза увидела, что Митрофанов все-таки повернулся к ней ненадолго и снова уперся глазами в дальнюю стенку. И негромко спросил довольно неласковым тоном:

— Вот так это делается, да?

— В том числе, — отрезала Оксана.

Встала и пошла прочь, твердо и красиво, как положено сильной уверенной в себе женщине и непосредственной начальнице знающего свое место подчиненного. Не покидающий своего места подчиненный, все так же глядя в дальнюю стенку, сказал: