Шамиль Идиатуллин - Бывшая Ленина [главы из романа]

Оксана не раз и не два ловила себя на безнадежном обдумывании уже не формулировки для заявления об уходе — это был давно пройденный этап, а точного часа, в который надо заказать такси, выскочить наружу, не надевая пальто, домчаться до дому, велеть водителю обождать минут десять — и в эти десять минут загрузить в чемоданчик документы, бабушкины цепочки, которые Оксана никогда не носила и носить не будет, но они же бабушкины, схватить под мышку Марка, заехать попрощаться к маме, которая только рада будет, если не врет, конечно, успеть на вокзал к проходящему вечернему скорому и уехать в московском направлении до первого симпатичного полустанка, где никто ее не знает, не достает, не звонит каждые полторы минуты, не требует немедленного спасения, где нет симпатизирующих несимпатичных дураков-начальников и дур-подчиненных и где-не-воняет.

Остались же в стране такие места.

Должны остаться.

А и не остались — невелика беда. Мир велик, паспорт есть, язык есть, два с половиной, молодая, сильная, умелая — не пропаду. Любой вариант лучше, чем жизнь на мусорной куче, будь ты даже царица этой вонючей горы. А царицей быть Оксане явно не суждено. Так чего же сидишь?

Привыкла.

Положено.

Недоделала немножко, вот сейчас эти два законопроекта сдам — и тогда.

И тогда новая куча упадет.

Такие мысли накрывали Оксану и раньше, но впервые она поняла, что ее и впрямь никто и ничто не держит. Ни работа, ни карьера, ни Тимофей, ни любовно отремонтированная и обставленная двушка. Нет в них ничего уникального, нет ничего, что нельзя найти, заработать, получить, построить, слепить из палочек-дырочек в любом другом человеческом месте. Да и Марка пора спасать уже.

От этого понимания ей сперва стало страшно, а потом сладко, как даже в эти выходные не было. Я свободный человек, дошло до Оксаны. По сравнению с тем, какой была еще год назад, когда беззвучно рубилась за место с более опытной замшей.

По сравнению со всеми вокруг, на ком висели супруги, дети, ипотеки, карьерные соображения и близкие пенсии. И что самое главное — безо всякого сравнения и безотносительно чего бы то ни было. Оксана Юрченко свободна, ничем не связана и не обременена — потому что Марк счастье, а не бремя — дееспособна и мобильна.

Можно встать и выйти прямо сейчас, а такси заказать уже во дворе — нет, перед выходом во двор, чтобы сладкий запах помойки не сыграл злую шутку, как с лысым героем скучного черно-белого фильма, который любила цитировать бабушка.

Оксана почти уже встала, но Митрофанов сказал:

— Оксана Викторовна, я придумал.

Ну чего ты там еще придумал, милок, подумала она утомленно. Что может придумать скучная серая перхоть без особых примет, достоинств и амбиций?

Он смог — и придумать, и сделать то, что все изменило. Нет, не так. Не бывает, чтобы изменялось всё, и не бывает единой и единственной причины. Одна — она как столб, в который врезаешься и либо застываешь на месте, часто неживым, либо улетаешь в ненужную сторону. А если по-хорошему, то обычно много их, поворотных точек, на каждой из которых устремленная вперед линия чуть меняет вектор и превращается из прямой в кривую. А кривая вывезет, бабушка так учила. Бабушка знала.

Вот этот подход в кабинете был второй точкой — и самой неожиданной. Потому что неожиданным был Митрофанов — несвежий, как и все, перекошенный и неровно выбритый. Особенно раздражали пятнышки серой щетины в складках рта, которые стали видны, когда Митрофанов, на миг задумавшись после недоброго Оксаниного вопросика, сложил губы трубочкой. Это усилило раздражение Оксаны так, что она почти уже выпалила: «А если не знаете, Даниил Юрьевич, так возвращайтесь к работе и больше за пределы поручения не выходите, сроки горят».

Не успела: Митрофанов, скривив рот обычным образом, так, что небритые пятнышки спрятались, сказал:

— Да нет, это компетенция муниципальных властей. Подтверждаем, что земля имеет сельскохозяйственное назначение, и тогда любая свалка там запрещена. Ни районных, ни областных решений по переводу статуса земель не было, я проверял. Там же совхоз был, земля его или правопреемника, класс земель наверняка вспашной, ограничения я перечислил. В базе за тот период документов нет, но в архиве найдем. Ну и вопрос решен. Собираем сессию, без всяких дополнительных согласований по вновь вскрывшимся обстоятельствам объявляем свалку незаконной, прекращаем прием мусора и вешаем все на операторов. Пусть ликвидируют, что натворили, за свой счет, ну или с Гусака потом регрессят. Все суды поддержат.

— Областной особенно, — сказала Оксана с иронией.

— В областном иск сломают, так окружной удовлетворит. Да и не дойдет до этого — область раньше договариваться начнет.

— Ох, — сказала Оксана, еще раз перелистывая бумаги. — Все бы так легко было. Ладно, оставьте, я еще раз посмотрю. Все равно надо проверять — мы же не знаем, что там депутаты в девяностые напринимали.

— Знаем, — сказал Митрофанов неожиданно. — Ни в девяностые, ни в нулевые по району не было никакого решения. До середины нулевых совхоз «Новая жизнь». Давно не работал, но все равно числился. Потом комплексную застройку хотели, с таким же названием. Оформить не успели. Когда с микрорайоном не получилось, явочным порядком начали как свалку использовать, с ноль восьмого или ноль девятого, если правильно помню. Такая вот получилась «Новая жизнь», сама собой, от совхоза к свалке. Если что и сделали, то задним числом, а это опрокинуть как два пальца. А в нулевые — нет. Я уж знаю, все-таки главой земельного комитета был.

— Кто был? — глуповато спросила Оксана.

— Я.

Оксана смотрела на подчиненного, мигая. Он не издевался и, похоже, не шутил.

— Какого комитета, мэрии?

— Нет, гордумы. Я же депутат был, освобожденный, чуть даже председателем не стал, но…

Он, не договорив, пожал плечом, помолчал и сказал:

— В общем, если надо там дописать или дополнить, скажите, это легко.

Он ушел за свой стол, повозился и аккуратно стал раскладывать перед собой схваченные скрепками бумаги из лотка. Оксану почему-то это очаровало, почти как бег воды или ленивый огонек, подбирающийся все ближе. С большим трудом она оторвалась от бездумного наблюдения, отложила выкладки Митрофанова и снова нырнула в разноцветную паутину правок.

Предложение Митрофанова Оксана решила в ход пока не пускать, так что ничего нового в тот день не произошло. Зато именно в этот вечер они завершили сведение и чистку документов, передав их в протокольный отдел администрации. И беспримесно чистым совпадением следует считать, что именно в этот день Оксана поняла: надоел Тимофей, категорически и, кажется, окончательно.

Оксана и Тимофей не виделись с того самого воскресенья. Он регулярно писал, строил планы, в том числе внезапно связанные с совместными проводами истекающего дня. Вдохновился мальчик, на сплошную лихорадку буден замахнулся. Оксана односложно эти планы заворачивала, ссылаясь на занятость. Тимофей не обижался, поскольку не имел такой привычки, да и ситуация была совершенно стандартной и рабочей. Всё у них последний год было так: Тимофей придумывал и предлагал, Оксана заворачивала, соглашаясь после семи раз на восьмой. Просто на сей раз она не видела для этого восьмого никаких ниш и перспектив. И сама себе признаться не умела.