Леонид Милош - Братья по крови

— Это что же получается?! — сделал оскорбленное лицо Николай Семенович. — Кто-то ворвется в мою квартиру, будет ходить, осматривать, описывать! К простому гражданину вот так запросто нельзя зайти без санкции прокурора, а ко мне, значит, можно? Я что, кого-то убил, зарезал?! Вообще, в чем дело, в чем меня подозревают?　

— Успокойтесь, Николай Семенович, вас никто ни в чем не подозревает. Вы же, наверное, читали статью в газете, что там про вас написано?　

— Брехня! Ложь и брехня! Я на подобное даже внимания не обращаю. Распустились эти журналисты, черт знает что себе позволяют, совсем на них управы нет!　

— Ну, почему же, можете в суд подать.　

— Бросьте. Не хватало мне еще по судам ходить. Когда работать-то?　

— Ваше право. Но еще раз хочу напомнить вам, что я здесь не по собственной воле, и мне лично абсолютно не интересно, кто вам делал ремонт, сколько он стоил и где вы взяли на него деньги. Служба обязывает. Так как насчет экспертизы?　

— Не знаю. Делайте, что хотите. Я лично против.　

— Без вашего согласия я не могу этого сделать. Вы правильно заметили, личное жилище неприкосновенно и без санкции прокурора…　

— Так возьмите санкцию!　

— Думаю, мне ее не дадут. Повода нет. Я считал, вы сами будете заинтересованы, чтобы восстановить истину, ведь такие сплетни ходят.　

— Мне на них наплевать. Мне надо делом заниматься, а не сплетни собирать!　

— Я понимаю. Но тогда мне придется так и написать в заключении, что от независимой экспертизы оценки ремонта вы отказались.　

— Пишите. Преступником я себя не считаю, поэтому пускать к себе никого не намерен.　

Из прокуратуры обратно к себе в мэрию Ходарьков ехал окончательно расстроенный. Он думал, что ему делать в первую очередь, как поступить? Инцидент с квартирами и с ремонтом действительно неприятный, и его надо срочно заминать. До выборов всего неделя осталась. Кто-то из конкурентов, видимо, хорошо подсуетился. И центральную прессу, и Генпрокуратуру привлек, и слухи распустил. Молодец! Ничего не скажешь. А главное, все это выеденного яйца не стоит. Но все равно, скандал надо срочно заминать.　

Когда Ходарьков встретился с Шустаком и все ему рассказал, тот сразу заметил, что настроение у мэра упадническое. Пессимист — он и есть пессимист. Этот — не Боря Берзин, этот быстро сломается. К тому же вся эта история с публикацией сразу очень не понравилась Шустаку. Кто-то очень лихо пытается обосрать им всю предвыборную кампанию.　

— Напрасно вы отказали ему, — сказал наконец после долгих раздумий Шустак.　

Мэр с удивлением посмотрел на этого рыжеволосого лысеющего мужчину с острым носиком, который напоминал чем-то хитрую лису.　

— Почему?! — вспылил мэр. — Это моя квартира, и почему кто-то должен врываться ко мне!　

— Потому что вы — кандидат в мэры, вы важная политическая фигура. Гораздо лучше будет ничего не скрывать. Вы же народный избранник, Николай Семенович!　

— Но если они зайдут, то уж не на сто десять тысяч насчитают.　

— А на сколько?　

— Думаю, побольше.　

— Да? Что же вы так, Николай Семенович?　

— Ну, еще вы будете мне тут мораль читать!　

— Извините, я не хотел. Но гангрену эту надо как-то отрубать.　

— Но как?　

— Надо все-таки их пустить. Это будет правильный стратегический ход. Только надо затянуть экспертизу, закрыть часть комнат, затеять на худой конец новый ремонт, вынести все из квартиры.　

— Все это шито белыми нитками.　

— Согласен, но зато мы никому ни в чем не откажем и затянем время. Неделю продержаться осталось. А иначе появится куча новых вопросов и домыслов, поползут сплетни. И тем избирателям, которые за вас, все это очень не понравится, они могут переметнуться. Вон, посмотрите, что с рейтингом Жиганова творится. Что-то совсем непонятное! Он обогнал всех претендентов и уже наступает вам на пятки. По опросам общественного мнения, за него уже тридцать процентов избирателей. И он отнял голоса именно у вас, а не у этих придурков, у них по-прежнему по пять процентов… Правда, я сам удивлен, что коммунистические лозунги могут пользоваться такой популярностью в народе.　

— В нашей стране все возможно, — тяжело вздохнул Ходарьков. — Не страна, а поле чудес. И народ весь дурной. Палка на них нужна.　

— Здесь я с вами согласен. Но на экспертизу все-таки надо соглашаться.　

— Хорошо… я подумаю.　

— Некогда думать, уважаемый Николай Семенович, надо действовать. Звоните срочно этому московскому следователю. А я пока по своим каналам буду это дело заминать.　

— Хорошо…　

Но тучи по-прежнему сгущались над головой мэра. Конкуренты явно обгоняли его по закулисным интригам. Авторитет мэра словно снежная баба, по ошибке попавшая в Африку, да еще в самое пекло, таял на глазах. Народ посмеивался — мэр-то наш взяточник, об этом в открытую в газетах пишут, и следователи его трясут. Квартирки хапнул, ремонтик в них царский отгрохал и сидит с честным лицом. Да еще на второй срок метит. Жулик!　

Горчаков все очень точно рассчитал и выбрал правильное время для удара. Раньше нельзя — сумеет оправдаться, отмыться. И позже тоже нельзя — не разгуляются на полную катушку слухи, не наберут своей разрушительной силы, и по-прежнему будет действовать так называемая инерция авторитета.　

Правильной оказалась ставка и на коммунистов. Лозунги Жиганова, хоть и далеки от коммунистических идеалов, но сам он называет себя коммунистом, а это слово притягивало всех обездоленных и обиженных властью людей. Горчаков предвидел этот всплеск популярности коммунистов. Народ устал от обещаний, от путанной и бестолковой политики нынешнего правительства, от наглого обмана. Одни имеют все, другие ничего. Даже ту мизерную зарплату, которая еще как-то могла держать человека на уровне нищенского существования, и ту не платят. В обществе накопилась усталость, злость, раздражительность. Люди готовы были голосовать за кого угодно, но лишь бы не за нынешних правителей.　

Наступил четверг. И новое неожиданное событие. Событие трагическое и страшное. Убит первый заместитель Жиганова — Соловьев. Убийство заказное. Игорь Иванович Жиганов догадывался о причине — приватизация. Соловьев не пошел навстречу «выгодным» предложениям со стороны — разделить и продать по кускам хорошо работающий завод. Конечно, руководство завода могло бы в одночасье обогатиться, но не хотел бросать на произвол судьбы двенадцать тысяч работников объединения. За эту несговорчивость он и поплатился.　

Горчаков тут же решил использовать это убийство в своих целях. Слава Греер его прекрасно понял, и в тот же день в вечерних газетах запестрели объявления — премия сто тысяч долларов тому, кто поможет найти киллера и раскрыть это заказное убийство. В предвыборном штабе Жиганова журналистам ясно дали понять, этот выстрел направлен против кандидатуры Жиганова. Но до народа это пока не доходило, привыкли к стрельбе и разборкам криминальных структур, и с выборами пока это убийство никак не связывали.