Леонид Милош - Братья по крови

На следующий день они занимались любовью уже по-настоящему. Вовка делал все осторожно, не спеша, и Маша во всем ему подчинялась. Он чувствовал себя словно учитель по самому необычному, но зато очень сладкому, предмету.

С того дня они стали заниматься любовью каждый день, все больше экспериментируя и находя в этом занятии все больше радости. Маша изменилась, стала еще красивее, желанней, сексуальней. Хотя ему, в его девятнадцать лет, она по-прежнему казалась совсем маленькой девочкой, а он сам себе — очень взрослым и мудрым. Через месяц он должен был уходить в армию.

Нужда гнет железо

Ваня Гаврилов, по кличке Крест, освободился после третьей судимости, когда в стране начались необычные перемены. Перестройка, кооперация, заграничные шмотки в коммерческих киосках, светящиеся неоном красивые вывески на английском. Голова шла кругом.　

Сначала при виде всего этого Крест ошалел. Ведь там, в далеких лагерях, откуда он только что прибыл, вместе с ним бок о бок тянули срок барыги разных мастей — спекулянты, подпольные цеховики и прочий деловой люд. А, оказывается, здесь, на свободе, уже давно было разрешено то, за что сидели многочисленные его соседи по зоне. Они, конечно, писали в разные инстанции, ссылались на закон о кооперации, убеждали, что их деятельность в настоящее время поощряется государством. Но получаемые ими ответы были какие-то однотипно казенные — осудили Вас по статье такой-то правильно, оснований для пересмотра Вашего дела нет. Странная складывалась ситуация, статья за спекуляцию в Уголовном Кодексе не отменена, а вся страна спекулирует налево и направо.　

Еще больше удивило Креста то, что почти в открытую процветал и развивался рэкет. По словам многих ларечных торгашей, жалоб и заявлений по поводу рэкета милиция не принимала и советовала договариваться с рэкетирами полюбовно. Глядя на все это, Крест только усмехался. Может, его после очередной отсидки по ошибке в другую страну отправили? Хотя нет, первый секретарь обкома партии Гидунов Михал Иванович с экрана телевизора очень усердно доказывал, что все эти годы страна шла не тем путем, а вот сейчас партия наконец-то прозрела. Два года назад, когда Крест последний раз слушал в красном уголке по телевизору выступление Михал Иваныча, говорил тот совсем обратное. Да, оказывается, не только страна изменилась, но и люди тоже.　

Из своих тридцати четырех лет пятнадцать Крест провел, как говорится, в местах, не столь отдаленных. В его джентльменском наборе были разные статьи — грабеж, кража, хулиганство, нарушение паспортного режима, тунеядство. Больше года на свободе Крест обычно не гулял. Да он и сам знал, что жить может только за колючкой, в своей привычной атмосфере. На свободе его постоянно что-то пугало, не было четкого распорядка жизни, который всегда существовал в колонии.　

Вообще, на свободе все было не так. Правда, как и тысячи других заключенных, Крест с нетерпением ждал окончания срока. А как только оказывался за воротами колонии, сразу пугался. Ему казалось, что произошла какая-то ошибка. Его, рецидивиста, Гаврилова Ивана Никитича, которого так тщательно охраняли от общества столько лет, теперь отпустили на все четыре стороны и даже не поинтересовались, чем он собирается заниматься. Как только Ваня оказывался за воротами колонии, он прекрасно знал, что очень скоро попадет туда обратно. И это его, по правде говоря, абсолютно не тревожило. Тюрьма стала его вторым домом, здесь он был свой.

Большим авторитетом Ваня не пользовался. Воры в законе к себе его не приближали, потому что он без зазрения совести мог нарушить их неписаные законы. Администрация его тоже не любила. Но молодежь его уважала и побаивалась. Ваня был крепкий мужик, да и на расправу скорый. Он побывал во многих колониях, многое повидал и держался очень независимо. Вид у него был внушительный — высокий, все руки и тело в наколках — темно-сизые перстни, кинжалы, змеи, обнаженные девушки и, конечно же, лозунги, отражающие его жизненную позицию, вроде, «не забуду мать родную». Его грудь украшал огромный православный крест. Такие кресты имели право накалывать только авторитетные, заслуженные люди в зековской среде. Ваня, хоть малым, но авторитетом был. Задираться с таким осужденным, особенно у боевито настроенной молодежи, никакого желания не было. Почему-то все считали Креста убийцей и душегубом.　

Месяц он добирался до дома. На нем были старые выцветшие брюки, стоптанные черные ботинки и драный свитер, из-под которого выглядывал ворот не первой свежести рубахи в клеточку. В кармане лежали сорок рублей и железнодорожный билет. Большего за семь лет лагерных трудов он не заработал.　

По дороге Ваня скорешился с двумя гопниками. Вместе пили, ночевали у каких-то случайных знакомых. Потом, улучив удобный момент, Крест обчистил их, когда они валялись в дупель пьяные. Забрал все деньги, пару приличных пиджаков, кое-какую посуду и исчез. Спустя пару часов все это барахло по дешевке продал на вокзале и сел в поезд.　

Зачем и куда он ехал, Ваня и сам толком не знал. В родной город, домой? Но ведь никакого дома у него уже давно не было. Мать умерла, жилья нет, оставшаяся родня к себе прописывать не будет, да и, вообще, не захочет его видеть. Значит, снова нарушение паспортного режима, тунеядство, бродяжничество. Хотя нет, сейчас уже можно было не работать и не иметь постоянного места жительства. С другой стороны, в той справке об освобождении, которую ему выдали, четко стоял срок — пять дней, в течение которых он должен был явиться в свое отделение милиции, получить паспорт и прописаться. Но кто и куда его пропишет, и какой, интересно, паспорт без прописки ему выдадут? А может, сейчас это тоже возможно?

По прибытии в свой родной город ни в какую милицию Крест, конечно, не пошел. В одном, очень интимном, месте он их всех видел. У пивнушки Крест познакомился с местными пьянчугами, угостил их красненьким. На ночь остался у одного из них. На следующий день он обчистил квартиру собутыльника, хотя брать у того было почти нечего. Но, как говорится, на безрыбье и рак рыба, приходилось довольствоваться тем, что попадалось под руку.

Вечером, гуляя по городу, он заметил у одного из пивных ларьков двух мужчин, пересчитывающих деньги. Пачка купюр в их руках была довольно-таки пухлая, и оба были уже явно навеселе.

— Привет, мужики, Генку не видели? — по-свойски подвалил к ним Крест.

— Какого Генку? — удивился тот, который постарше.

— Кореш мой, мне показалось, я вас раньше с ним видел.

— Да нет, приятель, ты перепутал.

— Жаль. Хотел с ним поллитру раздавить.

— А мы чего, не люди? Вон, Витька сегодня зарплату получил, бабе своей хотел подарок купить. А я ему говорю — сначала обмыть надо.