Свейдн Бергсвейнссон - Рыбаки уходят в море… Исландская новелла

— Да, нынче так заведено. И едва ли она считала, что ей нужно советоваться с Рагнхильдур, ведь она вообразила, что у нее самой ума палата. Я же человек простой, вот и спрашиваю: уж не… не… не Гримоульвур ли это? Извини, Брандур, за любопытство.

— Гунноульвур, ты хочешь сказать? Только что проку об этом говорить. Лёйга молчит, клещами слова не вытянешь. Одно я знаю точно: либо это он, либо сислумадюр. Но кто бы ни был — губа у него не дура.

— Да, Брандур, голубчик, таково течение жизни, в ее историю постоянно вписываются новые и новые главы, — сказал Гвюдмундур. — А как ты думаешь, что он собирается сейчас делать: пойдет дальше на север, по хуторам, или в Рейкьявик вернется?

— Не знаю, Гвюдмундур, не до этого мне сейчас. Надо бы на погоду посмотреть, откуда нынче ждать ветра: с северо-запада или, может, к утру с юго-востока.

Хотя Рагнхильдур очень спешила, она все же успела поставить на стол кофе и оладьи.

Брандур тоже торопился как мог: залпом осушил пару чашек кофе, быстро, не жуя, проглотил оладьи и яростно разгрыз сухарь. Пока он ел и пил, речь его была несвязна, монотонна и отрывиста.

— Да, жизнь переменчива, как и погода… то солнышко светит… то проливной дождь… Тут ни убавить, ни прибавить, да что говорить… кое-что, разумеется, скрыто… но сейчас я, кажется, начинаю лучше понимать события прошлого года… мог ведь предполагать, что так… а получилось, конечно, наоборот… а теперь дела уже полным ходом… неженатый, и, следовательно, никаких препятствий жениться… так-то оно так, а поэтому… хм!.. но, думаю, вряд ли все же он… скорее, надо полагать, другой… Впрочем, книга чертовски хороша… на днях ездил на юг, в рейкьявикский содом, поторопить… и видел ее в наборе… получается четыреста одиннадцать страниц… ловко набрано… ловко написано… это он умеет, ничего не скажешь.

— А тебе не кажется, что выгода от этого невелика будет? — спросил Гвюдмундур.

— О, чертово семя, выгоды никакой… обещали богатый гонорар, а на поверку — жалкие крохи, и червячка не заморишь.

— Тут дело обстоит так же, как с траулерами. Промысел на них связан с большими издержками и дорогим оборудованием, — сказал Гвюдмундур.

— Золотые слова, Гвюдмундур. Если прикинуть, это самое оборудование мне и моим домашним ох каким дорогим выходит… Нет, Рагнхильдур, третьей чашки не надо, хватит уж.

Его больше не уговаривали, и Брандур вскочил на ноги, молча твердым и быстрым рукопожатием поблагодарил за угощение и направился к выходу. Рагнхильдур тоже была готова, эта женщина никогда не заставляла себя ждать.

Минуту спустя джип, пыхтя и чихая, исчез в синей летней ночи… и жизнеописания продолжали удлиняться.

Это был небогатый хутор в маленькой долине на востоке страны. Мне пришло в голову купить его. В летнюю пору я дважды проезжал мимо и каждый раз любовался его красотой. Хутор скромно прижимался к подножию холма. Я не мог забыть его. Я видел много других хуторов, но этот засел у меня в памяти, и мне казалось: я слышу вечные переливы ручья, скользящего по склону горы у самого дома. Я представлял себе, как уютно слушать его болтовню и засыпать под его журчание.

И вдруг я увидел в газете объявление: Продается хутор Маленькая Яма — хороший жилой дом, удобное расположение. Далее шел длинный перечень всех его достоинств. Многое было явно преувеличено, и я не стал читать до конца. Но воспоминание, таившееся в моей душе, не покидало меня, и мне во что бы то ни стало захотелось купить хутор.

В конце зимы я отправился на восток. Арнльоутура из Большой Ямы я едва знал, но у этого человека деловая хватка, и я решил обратиться к нему.

Как же, хутор еще не продан, это Арнльоутур знал точно, правда, зимой оттуда все вывезли, и теперь там, кроме пустого дома, смотреть не на что.

— Лучше меня этот хутор не знает никто, — сказал Арнльоутур. — Я пойду с тобой, они сами просили меня помочь с продажей.

Мы отправились на хутор. Идти было недалеко. Нас встретило журчание ручья, то спокойное, напоминающее шепот, то звонкое, будто серебряная струна. Все было так, как я себе представлял: тихими вечерами этот ручей болтал на разные голоса.

Арнльоутур прислушался к его песне. Перед нами раскинулся огороженный луг, маленький, но густо поросший травой. Изгородь едва держалась, придется немного повозиться, чтобы поправить ее.

Я остановился и посмотрел на холм. Мне казалось, что я вижу таволгу, растущую вдоль ручья. Летом ее запах вместе с шумом воды должен проникать в открытые окна. А если бы там росли березы, до хутора доносился бы и аромат берез. И туда прилетал бы приветливый дрозд.

Арнльоутур толкнул меня в бок. Ему не терпелось зайти в дом, чтобы показать мне, какой оттуда открывается вид. Этот ручей, из-за него, конечно, могут набавить цену: еще бы, прямо у дома можно и белье полоскать, и вымачивать соленую рыбу.

Двор мне понравился: мощенная камнем дорожка, у сарая — огромный валун с выдолбленным отверстием, чтобы привязывать лошадей, огород, обнесенный изгородью из дерева, которая уже слегка осела. Арнльоутур направился к двери. Ключи у него были с собой. Замок немного заело, но он справился с ним довольно быстро.

Дом выглядел не слишком богатым. Он был сложен из бревен, стоял на каменном фундаменте и был покрыт гофрированным железом. Сперва мы попали в сени, где по стенам прибиты крючки для одежды. Арнльоутур сказал, что в доме есть маленькая комнатушка и большая горница, а на чердаке — еще две спаленки и кладовая, кухня и чулан расположены в подвале.

— Построено добротно, из хорошего материала, — сказал он, — да видишь, с годами обветшало.

В подтверждение своих слов Арнльоутур подергал крючки, но они держались прочно. Потом открыл следующую дверь. Мы очутились в тесном коридоре, откуда на чердак вела узкая лестница; ступеньки стерлись, особенно посередине. Арнльоутур решительно полез на чердак, я последовал за ним.

— Берегись, а то голову расшибешь, — сказал он, стоя на верхней ступеньке.

В этих комнатах стены были некрашеные, на тесовых досках видны все сучки и прожилки. Я осмотрелся.

— Можешь оклеить стены или покрасить, если тебе не по душе голое дерево, — сказал Арнльоутур. — А по мне, так даже лучше.

— Пожалуй, я оставлю, как есть, — ответил я. — Пусть дети смотрят на дерево. Это развивает воображение.

— Как же без воображения, — сказал Арнльоутур, — без воображения никак нельзя.

Я распахнул окно и выглянул во двор. Арнльоутур постучал по стене костяшками пальцев, почесал подбородок и сказал, что дом простоит еще долго. Потом мы спустились вниз, он опять шел впереди.

Нижняя комнатушка была выкрашена в синий цвет — красивая комната, но уж больно маленькая. Арнльоутур ударил ногой по обшивке стены и рассмеялся: