Джанет Уинтерсон - Не только апельсины [litres]

– Я твоя мать, – очень тихо сказала она. – Она была только сосудом для вынашивания.

– Я хотела с ней увидеться.

– Она ушла и больше не вернется.

Мама отвернулась и заперлась на кухне. Я не могла думать, я не могла дышать, поэтому я побежала. Я бежала по длинной улице на дне городка, потом – вверх по холму. Приближалась Пасха, и крест на его вершине маячил огромный и черный.

– Почему ты мне не сказал! – заорала я на расписное дерево.

Я молотила по дереву кулаками, пока мои руки не опустились бессильно. Тогда я посмотрела на город, но ничего в нем не изменилось: ходили по улицам крошечные фигурки, и трубы завода выплевывали обычные, безмятежные струи дыма. На площади перед многоквартирными домами Эллисона собиралась ярмарка. Как такое возможно? Я скорее предпочла бы наблюдать начало нового ледникового периода, чем видеть эти привычные вещи.

Когда в тот день я наконец вернулась домой, мама смотрела телевизор. Она больше никогда не заговаривала о случившемся – и я тоже.

Встреча с Мелани стала утешением, и все же меня одолевали сомнения. Почему так? И почему я не всегда говорила маме, где остаюсь на ночь? В нашей церкви обычным делом было помногу времени – дни и ночи – проводить в домах других прихожан. Пока Элси не заболела, я часто оставалась ночевать у нее, и, думаю, по вечерам, когда я так и не объявлялась, она знала, где я. Иногда мы вместе с Мелани оставались у Элси: долгие бессонные ночи обрывались с рассветными лучами, а Элси приносила нам кофе.

– О чем вы только болтаете? – ругала она нас, когда мы зевали и пробирались на кухню за завтраком. – Впрочем, и я была такой же.

А теперь Элси в больнице, поэтому нам надо быть более осторожными. Однажды Мелани осталась у меня, и мама очень тщательно постелила ей в моей комнате на раскладушке.

– Она нам не понадобится.

– Нет, понадобится, – возразила мама.

Посреди ночи, около двух, когда «Всемирная служба» завершила вещание, мы услышали, как мама медленно поднимается по лестнице. Я давно научилась двигаться быстро. Несколько секунд она постояла у моей двери, потом вдруг резко ее распахнула. Я видела тесьму на подоле ее халата. Никто не шелохнулся, а потом она исчезла. Свет у нее горел всю ночь. Вскоре после этого я решила рассказать ей, что чувствую. Я объяснила, как сильно хочу быть с Мелани, что могу с ней беседовать обо всем, что мне нужна такая подруга. И… и… Но я так и не сумела заговорить про «и…». Мама сидела очень тихо, время от времени кивала, поэтому я подумала, что она отчасти понимает. Закончив, я чмокнула ее в щеку, что, по-моему, немного ее удивило: мы никогда друг друга не касались, только в гневе.

– А теперь иди в постель, – сказала она, беря с тумбочки Библию.

С того момента мы практически не разговаривали. Она как будто была погружена в свои мысли, а меня донимали собственные тревоги. Сегодня она впервые стала прежней, очень занятой и явно нуждалась в компании, раз позвала к нам миссис Уайт. Мне хотелось знать, что такого особенного случилось и что ее обрадовало, поэтому я стала спускаться с холма обратно, а собака бегала позади меня кругами.

– Привет! – крикнула я, вытирая ноги о коврик.

В доме царила мертвая тишина. Мама заходила, потому что на кофейном столике в гостиной теперь лежали ее Библия и коробка обещаний. Одно из обещаний мама достала. Я развернула листок бумаги: «Господь – моя сила и щит». Пальто миссис Уайт исчезло, но полотенце она оставила на стуле. Я отнесла его на кухню. На буфете лежала записка: «Ушла ночевать к миссис Уайт. Приходи утром в церковь».

А ведь моя мать никогда не оставалась у кого-то на ночь, кроме тех случаев, когда ездила по делам в Уиган. Впрочем, меня это устраивало, ведь я могла без лишних разговоров пойти к Мелани. Поэтому я покормила собаку, помылась и вышла. Как обычно, когда у меня не было денег на автобус, я прошагала пару миль по кладбищу и мимо электростанции.

Мелани возилась в саду.

– Что планирует твоя мама? – спросила я.

– Пойдет в клуб, потом переночует у тети Айрин.

– Чем займемся? – продолжала я, выдергивая несколько сорняков.

Она улыбнулась, глядя на меня чудесными кошачье-серыми глазами и стянула резиновые перчатки.

– Поставлю чайник, согреем воду и нальем в бутылку под ноги.

Той ночью мы много говорили о наших планах. Мелани действительно хотела стать миссионеркой, хотя это было мое предназначение.

– Почему тебе такая мысль не нравится? – поинтересовалась она.

– Не люблю жару, вот и все. В прошлом году на взморье в Пейтоне у меня солнечный удар случился.

Мы помолчали, я водила пальцем по очертаниям ее восхитительных костей и по треугольнику мышц на животе. Что есть такого в интимной близости, что сбивает с толку?

На следующее утро за завтраком она сказала, что намеревается поступить в университет и изучать теологию. Я считала, что это не такая уж и хорошая мысль, – из-за современных ересей. А она считала, что неплохо было бы понимать, как видят мир другие люди.

– Но ты же знаешь, что они ошибаются, – настаивала я.

– Да, но это может быть интересно, и вообще, пошли, не то опоздаем в церковь. Ты же сегодня не проповедуешь, так?

– Нет, – сказала я. – Предполагалось, что буду, но они что-то поменяли.

Мы покинули кухню, и на лестнице я остановилась поцеловать Мелани.

– Я люблю тебя почти так же, как люблю Господа, – засмеялась я.

Она посмотрела на меня, и глаза у нее на мгновение затуманились.

– А я не знаю, – сказала она.

Когда мы добрались до церкви, там уже исполняли первый гимн. Мама посмотрела на меня сердито, и я постаралась сделать виноватое лицо. Нам пришлось проскользнуть на скамью рядом с мисс Джюсбери, которая велела мне сохранять спокойствие.

– О чем вы? – прошептала я.

– После приходи ко мне поговорить, – шепнула она, – но только так, чтобы тебя никто не видел.

Я решила, что она сошла с ума. Церковь, как обычно, была полна, и всякий раз, когда я встречалась с кем-то взглядом, он или она улыбались или кивали. Это наполнило меня счастьем. Здесь мое место! Когда гимн закончился, я чуток ближе придвинулась к Мелани и постаралась сосредоточиться на Господе. «Мелани ведь Божий дар, – думала я, – и было бы неблагодарностью не ценить ее». Я все еще была погружена в свои мысли, когда осознала, что происходит нечто пугающее. В церкви стало очень тихо, пастор стоял на нижней ступеньке кафедры, а рядом с ним – моя мать. Она плакала. Костяшки пальцев мне обожгло болью – кольцо Мелани. Потом мисс Джюсбери подтолкнула меня встать, шепнув:

– Сохраняй спокойствие, только сохраняй спокойствие.

И бок о бок с Мелани я вышла вперед. Я искоса бросила на нее взгляд. Она была бледна.

– Эти дети Господни, – начал пастор, – подпали под чары Сатаны.