Халлгримур Хельгасон - Женщина при 1000 °С

Но мою тревогу заслоняло новое ощущение: вы вошли в новый мир, нас приветствовал другой материк. Не важно, что тротуарные плиты и фонари были европейского образца — сами земля и воздух буквально источали новизну. Даже сквозь асфальт чувствовался запах земли, который каким-то образом отличался от того, что было нам знакомо. Я до сих пор помню, как увидела первое американское дерево : оно выламывалось из тротуара, словно толсточешуйчатая доисторическая ящерица. Каким-то необъяснимым образом эти деревья были более дикими , чем их европейские коллеги, дай бог, если еще не совсем озверевшими . И все-таки маленькие опрятные люди привезли сюда пароходы и поезда и попытались переустроить здесь свою маленькую опрятную жизнь: построили свои камневенчанные дворцы, наполненные сводами законов и посудой, — после того, как они по линейке расчистили джунгли и стерли ластиком целую цивилизацию. В первый день Латинская Америка предстала передо мной в образе анаконды в «бабочке».

Жара возрастала с каждым шагом. Здесь было лето, хотя приближалась предрождественская пора. Постепенно возрастало и количество народа на улицах. Тут не только зима была летом, тут еще и тротуар был гостиной. Женщины чистили картошку, а мужчины читали газеты, один пил кофе за столиком, другой набивал трубку, дети босиком гоняли мяч и пинали трехногого пса. А мимо проносились автомобили, автобусы, трамваи, битком набитые людьми, которые были иностранцами по рождению или происхождению, но теперь называли себя аргентинцами. На одной остановке стояли две лошади, а в переулке человек доил корову. По сравнению с этим Париж был тихим и благовоспитанным, а Буэнос-Айрес был городским механизмом, пущенным на полный ход. Никогда здесь не упала с небес ни одна бомба, и людской поток струился из порта сегодня, как и всегда: уставшие от Европы, пресытившиеся Европой, прочь от войны, от беды, с мечтой о покое и о собственных покоях в той стране Южной Америки, которая была без пяти минут Европой. В начале века Буэнос-Айрес насчитывал один миллион жителей — сейчас их без малого три. А где много народу, там жизнь бьет ключом. Как выразился один стихоплет: «Кто зевает на улице в Байресе, рискует ненароком проглотить автомобиль».

Мы остановились в дешевом пансионате на улице Tucumán ; две усатые итальянки — мать и дочь — содержали его, как будто дело было на берегу Неаполитанского залива: Pensione Vesuvio. «Buongiorno signore» [268] Доброе утро, сеньор! (итал.) .Они напомнили мне старую Скопидомшу с Сёльвгэде 6: за дверями начиналась другая страна. Они даже не знали, кто такой Перон, зато каждый день кланялись своему вождю, Il Duce , который все еще жил на фотографии над обеденным столом.

Папа знал 14 слов по-испански и каждое утро листал газеты в поисках работы. Primer plan был: взяться за старое и начать импортировать из Германии прищепки. Но в первое же утро город приветствовал нас семнадцатью тысячами прищепок: здесь буквально домов не было видно из-за белья на веревках, и почему-то это были одни сплошные простыни. Я по простоте душевной сначала подумала, что в Аргентине стирку устраивают по вторникам. Но прошло две недели, а все веревки все еще были сплошь увешаны постельным бельем. В конце концов я связала это с любовными стонами, которые порой доносились в открытое окно по вечерам, а порой и в полдень. Если так много заниматься любовью в такой жаре и сырости, конечно, приходится постоянно стирать белье. Эта страна мне нравилась.

Папа на всякий случай взял с собой номер телефона одного человека, которого мы встретили в Париже, — швейцарского еврея, которого нам представил посол, великий Пьетюр Бенедиктссон. Этот швейцарец был шустрый малый с буйными усами; здесь он разворачивал торговлю любопытными техническими новинками — термометрами для жареного мяса. Он уверял, что Аргентина, эта первая в мире страна по мясу, в этом отношении — прямо-таки непаханая целина. Мсье Бьёрнссон мог бы стать его представителем в Южной Америке, так что он попросил его позвонить, как только он обзаведется собственной визитной карточкой. Этот Пьетюр Бен был братом Бьяртни Бен — одного из политических противников дедушки — и настроил против него газету «Моргюнбладид» в день провозглашения республики. Но исландский посол вел себя так, как будто до Парижа вести об этом инциденте не доходили. Я часто натыкалась на такое: стоит людям выехать за кордон — и вся их мышиная возня, в которую они на родине вкладывали столько сил, немедленно забывается. Разумеется, исландцам было бы лучше без Исландии. А еще лучше было бы, если бы все народы покинули свои страны и равномерно рассредоточились по миру. Сложнее всего понимать друг друга тем, кто говорит на одном и том же языке.

В те годы Аргентина, кажется, была самой популярной страной в мире. Все рвались в «Страну серебра», хотя это была единственная в Южной Америке страна, где серебра обнаружено не было. И из-за большого притока населения оказывалось очень сложно найти жилье в «Буйноветровске», как наш нобелевский лауреат окрестил этот город, который изначально назывался Santa María del Buen Aire . (Тут наш Хатльдоур немного сплоховал — более правильное название было бы «Ветромарийск» [269] Заблуждаются и Хатльдоур Лакснесс, и Герра Бьёрнссон. На самом деле это название переводится как «Город Святой Марии добрых ветров». (Изначально полное название — Ciudad de la Santísima Trinidad y Puerto de Nuestra Señora de Santa María de los Buenos Aires : Город Пресвятой Троицы и Порт нашей Госпожи Святой Марии Добрых Ветров). . Мы, исландцы, всегда больше доверяем красивому звучанию, чем правдивому значению, и не мне нарушать эту закономерность.) Два месяца спустя мы все еще были в пансионате у неаполитанок. Папа до сих пор был безработным, зато выучил по-испански еще двадцать слов. Сама я освоила язык настолько, что могла закадрить парня, и у меня завелся свой gaucho , эдакий чернобровый деревенский Альберто, который протанцевал со мной по всем злачным местам города, а после втащил меня вверх по длинной лестнице. Потом его хозяйка вывесила наши простыни на веревку. Он с гордостью причислял себя к los descamisados ( «безрубашечникам») — так называли сторонников президента. Они выполняли тяжелые работы и четыре года назад посадили на престол Перона при колоссальных митингах. Это была своего рода народная революция, потому что до этого всем в стране управляли высшие сословия, с поддержкой армии или без. И все же в президентской чете ощущалось что-то фашистское, не в последнюю очередь по причине их связей с испанцем Франко. Все мысли моего черноглазого деревенского парня занимала Эвита Перон. Меня не радовало, когда он в самый разгар дела называл меня ее именем. Зато я почувствовала, как изменилось отношение ко мне, когда я наконец уступила его желанию и сделала себе прическу, как у супруги президента. С тех пор все дороги в Буйноветровске были для меня открыты.