Антуан Лорен - Красный блокнот, или Парижский квест «Cherchez la femme» [litres]

– Она в коме? – повторил Лоран.

– Да. Врач говорит, она уже должна проснуться, но по-любому это вопрос дней. Я вчера с ним разговаривал, он уверен, что с ней все будет в порядке. Вот почему трубку никто не снимал. Ну да, мобильник тоже украли, само собой… И кошелек, и карточки… У нее со счета увели две тысячи евро – я позавчера в банк звонил, – но вроде как страховая компания должна ей их вернуть, хотя это все ерунда…

– Конечно, ерунда, – пробормотал Лоран.

– Главное, чтобы она проснулась, – сказал Уильям. – Я дам вам телефон больницы и отделения, в котором она лежит.

– А меня разве пустят? – заколебался Лоран. – Я ведь не родственник…

– Так и я не родственник, – пожал плечами Уильям. – У нее вообще родных не осталось, только сестра, но та далеко, в Москве живет. Родителей нет, мужа больше нет… Только друзья.

– Да, вы правы, – согласился Лоран и медленно повторил: – Мужа больше нет.

– Она вам говорила?

– Конечно, – рискнул Лоран.

Уильям покачал головой и отпил глоток мартини.

– Она очень долго после этого всего от ходила.

Лоран молчал.

– Вы с ней недавно познакомились?

– Да, недавно.

Лоран обвел глазами гостиную. Картины, книги, камин с готовыми к растопке сухими поленьями, венецианская люстра, современная лампа, большое зеркало в изумительно красивой золоченой раме.

– А где, если не секрет?

– В книжном. У меня свой книжный магазин.

– Это на нее похоже, – улыбнулся Уильям. – Представляете, она пару недель назад случайно увидела на улице одного известного писателя, а в сумке у нее как раз лежала его книга. Так она подошла к нему и попросила автограф. Да она вам, наверное, рассказывала?

– Да, это был Модиано. Неподалеку от «Одеона». И дождь шел.

– Точно! Мы тогда в Сенате работали. – Уильям немного помолчал и сказал: – Кажется, вы хороший человек. Я рад за нее.

Лоран поднялся с дивана.

– Извините, ничего, если я немного похожу?

– Да пожалуйста, – кивнул Уильям.

Лоран подошел к большой фотографии в рамке. Лора и Уильям, одетые в рабочие комбинезоны, стояли на крыше здания «Оперы Гарнье». Они пристроились с двух сторон от Аполлона, протягивавшего к шагающим по улице людям золотую лиру. Оба улыбались, показывая на лиру пальцами.

Наконец-то Лоран увидел ее лицо. Волосы Лоры разметал ветер, но даже по фотографии можно было догадаться, что у нее очень светлые глаза. Над верхней губой действительно была родинка. На шее висела цепочка, а на цепочке – металлический квадратик с иероглифами. У нее были тонкие руки, одну из которых украшал голубой браслет. Туман рассеялся, и Лоран пристально вглядывался в проступившие сквозь него черты ее лица. Оно оказалось и похоже и непохоже на то, каким его рисовало воображение.

– У меня дома такая же фотография, – сказал Уильям. – Это несколько лет назад было. Мы лиру Аполлону делали. Каждый по половине.

Рядом висел еще один снимок, поменьше. На нем Лора и еще пять ее товарищей стояли на крыше Версальского замка, держа в высоко поднятых руках свои инструменты. На ней были темные очки. И снова – позолота. Лоран начал догадываться. Ключи, исторические здания, Сенат, который упомянул Уильям. Объединяющим элементом служило золото.

– Она перестала носить кулон с иероглифами, – заметил Лоран.

– Переделала его в брелок, – подтвердил Уильям и глотнул мартини. – Это подарок. Одного мецената – мы тогда в Египте работали, давно, лет восемь назад, если не десять. Он каждому из нас такой подарил – с именем и фамилией. Только я свой потерял. Мы с ней столько стран объездили! Она меня всему научила. Лучшей золотильщицы, чем Лора, в мире нет.

– Лора… – тихо произнес Лоран.

– Послушайте… – Голос Уильяма вывел его из задумчивости. – Мне жутко неудобно, но… Понимаете, я должен на три дня уехать в Берлин, это по работе. Вы не могли бы это время приезжать кормить Бельфегора?

Стараться найти женщину, чтобы вернуть ей украденную сумку, – это одно. Проникнуть к ней в дом в ее отсутствие и гладить ее кота – совсем другое. Вечером следующего дня он открыл дверь квартиры дубликатом ключей, врученных ему Уильямом, – мог бы и не вручать, у него же были Лорины. Лоран прошел на кухню, насыпал коту крокетов и плеснул себе в стакан «Джека Дэниэлса». Первый же глоток пахнущего дымком виски согрел его и помог сбросить напряжение. Он вернулся в гостиную и внимательно осмотрелся. Его не покидало ощущение, что он живет в этой квартире, но как бы незаконно, – вернее, и живет, и не живет. Бывают такие места, в которых чувствуешь себя как-то странно, как будто грезишь наяву. Ему казалось, что где-то неподалеку существует другой Лоран и он в эту самую минуту находится у себя дома, в квартире над книжным магазином, занимается привычными делами: отвечает на электронную почту, готовит ужин, садится читать новый роман.

Гостиная Лоры напоминала уютный кокон. Стоял удобный глубокий диван, полы покрывал ковер, комната освещалась несколькими неяркими лампами. Возле окна располагался фикус, протянувший листья к самому камину. Бельфегор узнал вчерашнего гостя. Слопав миску утиных крокетов, он бесцеремонно запрыгнул Лорану на колени, не давая тому встать с дивана. Если кот вас признаёт, это что-нибудь да значит. Лоран в этом разбирался. Кот его дочери – Путин – никогда не шел ни к кому на руки, в лучшем случае садился напротив вас и смотрел пронизывающим взглядом, наверное, перенятым у своего кремлевского тезки.

До того как Бельфегор почтил его своим доверием, Лоран успел обойти гостиную. Его снова охватило чувство, что он, по выражению Саши Гитри, «читает чужое письмо», причем это чувство проявлялось даже отчетливее, чем в тот раз, когда он открывал сумку. Квартира сама походила на огромную сумку с тысячей кармашков, в каждом из которых хранилась частичка жизни ее хозяйки. Лоран со стаканом бурбона в руке рассматривал предмет за предметом, каждую картину, каждую фотографию. Вдоль одной стены протянулся книжный стеллаж; значительную часть его полок занимали книги по искусству – и недавно вышедшие, и старые: видно было, что их собирали годами. Архитектура, живопись, искусство золочения – само собой, – плюс каталоги аукционов. На одной из полок стояли в ряд поэтические сборники Софи Калль, в том числе его любимая «Венецианская слежка». В 1980 году писательница, поддавшись порыву, предприняла странный эксперимент. Она выбирала на улице какого-нибудь мужчину – все равно какого – и шла за ним, о чем он, разумеется, не подозревал. Из этих вылазок она возвращалась с запасом черно-белых фотографий, сделанных со спины в самых разных местах. На них были запечатлены незнакомые мужчины, которых она наподобие частного сыщика «пасла», порой по несколько часов. Однажды, едва она успела выбрать мишень, как ее добыча ускользнула, растворившись в толпе. Но в тот же вечер друзья, с которыми она ужинала в городе, познакомили ее с этим самым мужчиной. Он сказал, что скоро уезжает в Венецию. Софи Калль решила, что поедет за ним – тайком – и продолжит слежку на узких венецианских улочках. Из этой экспедиции она привезла 500 черно-белых фотографий и 79-страничный путевой дневник, послесловие к которому написал Жан Бодрийяр. Слежку пришлось прекратить, когда мужчина оглянулся, увидел Софи и заговорил с ней. Вернее сказать, не совсем прекратить, потому что она ухитрилась приехать на вокзал в Париже за несколько минут до него и сделать последний снимок. Но Софи почувствовала, что в момент встречи охотничий азарт и магия преследования испарились без следа. Возвращение к реальности знаменовало конец истории.