Эдуард Овечкин - Норд, норд и немного вест

— Това-а-а-арищ капитан второго ранга! — раскинув руки, отлично симулировал радость Борисыч у каюты зама. — Заждался вас уже, все глаза просмотрел в горизонт!

— Да? Надо же. А что, у вас дело ко мне?

— Ну как же не дело, что вы меня прямо равнодушием своим так раните! Мы же с вами ещё беседу нашу не закончили на тему патриотизма.

— Припоминаю, как же! Ну мне сейчас некогда, давайте позже…

— Да я не помешаю, я с краюшку, — Борисыч нежно, но настойчиво просунулся за замом в каюту. — Я не задержу надолго, ну что вы — опытный, так сказать, специалист по борьбе с личным составом — на такой пустяшный вопрос мне разъяснений не дадите?

— Нет, я-то могу!

— Ну так давайте, а то у меня тоже, знаете, дела есть: стержни с ураном сами себя спиртом не протрут!

Борисыч стержни-то эти и не протирал ни разу: для этого была группа спецтрюмных, а вся матчасть Бори-сыча состояла из журнала (за который, впрочем, отвечал командир дивизиона движения) и шариковой ручки.

— Хорошо. Да. Ладно, пусть — покончим с этим!

— Вы как будто меня на дуэль сейчас вызвали. Аж мурашки по шкуре.

— На чём мы там остановились?

— На том же, на чём и начали — что же такое этот самый ваш патриотизм?

— Ну это же просто, ну!

— Наверняка.

— Вы же классику читаете, да?

— Да, но давайте не будем, а то я, знаете, боюсь, что классики-то как раз категорически против этого вот самого патриотизма.

— Ну как же, а вот «Как закалялась сталь»?

— Нет, ну давайте уж про классику, раз начали, в мировом, так сказать, масштабе. Чехова, например.

— Да что Чехова — он же гуманист!

— Ну да… какой тут патриотизм при гуманизме? В жопу гуманизм! Давайте что-нибудь про войну, убийство и кровищу!

— Давайте. Что там у нас? А-а-а-а, так, ну вот «Войну и мир» возьмём…

— Зачем?

— Ну там же как родину защищать надо от врагов? Как родина важнее всего, её интересы!

— Где? Там, помнится мне, что ямочка на подбородке французика помешала герою его зарубить в бою. Ямочка на подбородке, согласно Толстому, бьёт родину в миг. Давайте, может, Булгакова?

— Да! Конечно! Давайте Булгакова!

— Что мы из него дадим?

— Ну вот что?

— Ну вот «Белую гвардию» давайте. Ну не морщитесь, я понимаю, но тем не менее.

— Хорошо, вот «Белую гвардию» вы читали?

— А как же, а вы?

— А что я?

— А вы читали?

— Конечно!

— Странно тогда, что вы согласились взять её для примера — там же, на поле боя Бог говорит, что для него все павшие равны и нет для него правых и виноватых…

— Слушайте, перестаньте надо мной издеваться! Вы всё прекрасно понимаете, бля! Патриотизм, бля, это труд упорный на благо, бля, родины! Родина сказала, бля, вперёд, и мы — вперёд! Мы, на хуй, в землю зубами, окопы рыть, ногтями, бля, сука, в бой и все как один умрём за это! Мы, бля, надо — в поля, надо — на сенокос, надо — руками кишки заправлять будем, надо угля — бросаем, бля, всё и даём угля! Надо, сука, голодать, так мы сухарь в зубы — и на врага!!! И чтоб ни пяди, на, родной земли, до последнего патрона! А потом, бля, в штыки! Ленточки в зубы, бля, и вперёд! Когтями в землю! Сука! Космос, сука? Даёшь, блядь! Океаны покорить — подать сюда океаны! Готовы, на хуй! Льды? Хули нам льды, бля! Мы же готовы! Мы же патриоты! Мы, если надо — терпим, бля!

Зубы, бля, стиснем и сквозь метель, пурге назло, в снегу по горло! Да хоть в говне, бля! Да мы, за наше Отечество! Всех! В труху! На благо трудового народа, бля! За родину! Будьте готовы! А мы что? Мы, бля, всегда готовы — нам только направление показать, и мы там! Лишь бы не было войны! Берёзки чтоб наши в полях и стога сена, на хуй! Луга заливные! Кони, сука, скачут в рассвет пастись, а мы спиной ко всему этому — нам не до красот! Мы — на рубежах! Что бабы, наши, сука, дети! Дети! Бля, что непонятного?

— А после вот всей этой прелести, которую вы вот сейчас описали, кто останется-то?

— Где?

— В родине. Вот все патриоты сгинут в шахтах, в боях, хуй с ним, в космосе, а в родине-то кто тогда останется? Приспособленцы и замполиты, получается? Да и какой у нас сейчас враг? Нет врага-то.

— Как нет, а Америка!

— Так друзья наши до гроба, презик наш так говорит.

— Сегодня — друзья, а завтра — нож в спину вставят!

— Кому?

— Нам!

— На хуя?

— Да мне откуда знать!!! Александр Борисович! Да вы надо мной издеваетесь ведь!

— Да отчего же издеваюсь? Я же просто понять хочу.

— Что? Что вы хотите понять?

— Что такое патриотизм в нашем конкретном случае.

— А-а-а-а-а-а!!!

И зам, схватив в охапку шинель с шапкой, выбежал вон с корабля.

Вечерело. А ночью с неожиданной проверкой нагрянул командир и прям с ходу накрыл нас с Борисычем курящими на мостике (запрещено в базе), с чашками кофе (разрешено) и после сауны (запрещено в базе после одного случая, когда в другой дивизии сауну спалили). Верхний вахтенный, сука, проспал.

— Ага. Попались голубки!

— Здравия желаем, тащ командир! Так точно! Попались — нелепо отрицать!

— Ну всё, оторвусь сейчас на вас по полной!

— Так точно! А можно докурим хоть, а, тащ командир? Ну, чтоб так сказать, перед справедливой карой и не за две тяжки хоть!

— Ну докуривайте, ладно. Что тут у вас — кофе? У кого чашка чище? Дай хлебнуть. Борисыч, что там зам весь трясётся, когда про тебя рассказывает?

— Не могу знать, тащ командир! Считаю, что из-за своей низкой профессиональной пригодности!

— Умный ты сильно, да?

— Ну не то, чтоб прямо, но и не дурак же, согласитесь?

— А вот и проверим. Послезавтра собрание по поводу начала нового периода обучения — сделаешь офицерам доклад на тему патриотизма. И я заодно послушаю — мне тоже интересно. Ну, докурили? Пошли журналы проверять и вахту.

На собрании офицеров в белых рубашках было двое: зам и Борисыч, но Борисыч был красивше, потому что подстригся, надел новенькие погоны и даже причесал усы. Заслушали доклады, доложили планы, взяли обязательства, торжественно пообещали, попрели (в смысле, провели прения).

— А теперь, — объявил командир, — заслушаем доклад Александра Борисыча на тему «Патриотизм», да на этом и закончим. Александр Борисыч, к барьеру!

— Товарищ командир! Товарищи офицеры! — начал Борисыч. — Позвольте мне в стихах?

— Просим! Просим! — захлопали все в ладоши.

Борисыч откашлялся. Достал из нагрудного кармана листок (тот самый — мелко исписанный с другой, ранее чистой, стороны), долго его расправлял и покашливал, прочищая горло.

— Итак. Стихи.