Лана Барсукова - Счастливые неудачники [litres]

Заодно заходила к Сергею. Его могила, к счастью, так и осталась близкой к краю, потому что бандитские войны пошли на спад. Однажды увидела там мужчину, что-то смутно знакомое было в его согбенно-статной фигуре. Он гладил фотографию, как слепой прощупывает пальцами лицо. На руке не хватало пальца. По этой подробности, как по особой примете, Маруся сразу вспомнила, что это отец Сергея, которого она видела в день похорон. Поколебалась, но подошла.

– Извините, что помешала. Я просто Сергея знала, хороший он был.

– Да, хороший, – немного оторопел от неожиданности незнакомец.

Помолчали.

– Меня Марусей зовут.

– А меня Сан Санычем. Хотя, простите, это армейская привычка, по отчеству. Можно просто Александр.

– Сан Саныч – лучше, гладко на язык ложится. Можно я так вас звать буду?

С той встречи начали общаться, созваниваться. Сначала все больше о Сергее говорили, вспоминали его, и эти беседы были как живая вода для отца. Маруся рассказывала о той части жизни сына, которую отец не знал. И это всегда было не про бандита, а про человека, который ей помогал. Она не кривила душой, таким ей запомнился Сергей.

Постепенно круг разговоров расширился, подмешивая к воспоминаниям заботы о настоящем. Через полгода созвонов и редких встреч Маруся позвала Сан Саныча, отставного военного, к себе на работу, на неопределенную должность с размытыми обязанностями. Всего помаленьку: упаковка, сбыт, охрана – народу-то мало, разделение труда условное. Одно только свято выдерживалось: Маруся лепит из пластилина, а мастерицы, молодые студентки из художественного училища, делают многочисленные копии из глины. Со временем Маруся перешла на полимерный пластилин, который можно обжигать в печи, и он становится твердым, как камень. Это был «золотой фонд» их предприятия, образцы авторской работы. Кроме Сан Саныча, никто не знал, что этот фонд не полный. Часть игрушек уходила на кладбище.

Сан Саныч оказался незаменимым членом их маленькой команды. Он брался за все и ни разу не подводил Марусю. «Весь в Серегу», – думала она и тут же поправляла себя: «Серега весь в отца был».

Но главным достоинством Сан Саныча оказался веселый нрав и умение играть на баяне. Отсутствие пальца было не помехой, что удивляло только первые пять минут. Молодые девчонки-подмастерья поначалу скривились и зашушукались, когда он принес на работу баян и раздвинул меха. Но непроизвольно стали шевелить губами, потом робко подпевать и вот уже громко переливать в звуки свою молодость и силу. Когда Сан Саныч закончил играть и сдвинул меха, девушки были его со всеми потрохами. Словно он зачерпнул что-то чистое и нетронутое с самого дна их душ, заваленных, как буреломом, инстаграмами, фейсбуками и прочей нежитью. Девчонки быстро разучили «Амурские волны», и это стало их корпоративным гимном, без которого не обходились посиделки, случающиеся довольно часто по поводу и без.

Все было хорошо. Наверное, слишком хорошо. Потом Маруся часто вспоминала слова отца: «Какое-то время ты продержишься». Видимо, это «какое-то время» подошло к концу.

Сначала Маруся ходила в передовиках, в «продолжателях народных традиций», про нее писали в городских газетах и даже сняли маленький сюжет для местного телеканала. А потом вокруг их игрушек образовалась тишина. Даже на очередной ярмарке народного творчества организаторы, почему-то пряча глаза, отказали им в месте, дескать, «все занято». Маруся специально потом сходила на эту ярмарку, увидела голые пространства и призадумалась. Но не успела ничего толком понять, все раскрылось само собой.

Пришли ребята в серых пиджачках и объяснили, что творчество – явление по духу и по сути народное и поэтому принадлежать оно должно народу. А они – его представители. Можно просто: слуги народа. Чиновники, то есть. Потому Маруся Ивановна, как они ее торжественно называли, должна проявить сознательность и подписать какие-то бумаги, после чего предприятие станет уже не частно-капиталистическим, а народным, принадлежащим какому-то Ван Ванычу. Но это только на бумагах Ван Ванычу, а на деле народу, потому что Ван Ваныч – плоть от плоти народной, за него радеющий. Особо инициативный слуга народа, можно сказать. Что касается самой Маруси Ивановны, то ее никто не гонит, наоборот, ей будут созданы все условия для плодотворной работы. На благо народа в лице Ван Ваныча.

Вспомнили и о возрасте Маруси, дескать, пора и о себе подумать. «Зачем вам эти хлопоты, в ваши-то годы?» А о деньгах пусть не беспокоится, все будет оформлено как купля-продажа, в строгом соответствии с законом. То есть по остаточной балансовой стоимости старой печки и нескольких деревянных столов. Так что на ежедневную бутылку кефира ей будет хватать. Хоть сто лет живи.

Маруся гневно отмахнулась. Хотя внутри что-то екнуло. Сердце ушло в пятки. Кажется, отец что-то такое говорил. Но не может такого быть, это же ее детище, ее игрушечная мастерская. Вон, грамотами стену оклеивать можно. В стране порядок наводят, это же не бандитские девяностые. И Сереги рядом нет, защитить некому… С черными куртками проблемы как-то решались. Неужели серые пиджачки сильнее будут? Как же так?

Делая вид, что приглашает посмеяться над нелепостью всей этой истории, рассказала Сан Санычу. Но он почему-то даже не улыбнулся. Зачем-то наиграл «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»…» и шумно сдвинул меха баяна. И брови сдвинул. Ну хоть бы что-то одно. Маруся отмахнулась и от него: «Да ну тебя!»

А потом устала отмахиваться. Как гнус, на нее налетели полчища из разных проверяющих органов. Она даже не знала, что столько людей в стране заняты тем, что проверяют, как работают другие. Оказалось, что печка для обжига грозит пожаром, воздух в их мастерской отличается от свежести альпийских лугов, а сама глина не сертифицирована на предмет вредных примесей. Миграционная служба радостно уличила одну из девушек в иноземном гражданстве, а налоговая – нашла ошибку в отчете за позапрошлый год. Кадастровые службы прислали гневное уведомление о том, что Марусино предприятие добывает глину с участка, находящегося в рекреационной зоне, что недопустимо. Маруся даже подумать не могла, что тот подмытый берег называется рекреационной зоной. Его даже берегом назвать трудно. Скорее, край зловонной лужи, куда сливали нечистоты близлежащие коттеджные поселки, что, видимо, не вредило рекреации. А еще была экспертиза какого-то психолога, из которой следовало, что игрушки расшатывают неокрепшую психику детей и подталкивают их к суицидам. Участковый махал пачкой заявлений от жильцов ближайших кварталов, что при погрузке игрушки гремят и производят шум. И еще, еще, еще.

Маруся всюду выходила виноватой перед законом. Прямо как ее отец когда-то. Она и Сан Саныч бегали по инстанциям, пытались доказать абсурдность обвинений, достучаться до здравого смысла, но натыкались либо на откровенное злорадство, дескать, так вам, буржуям, и надо, либо на опущенные глаза. Совсем как у Марусиного научного руководителя, когда он закрывал перед ней дверь в аспирантуру.