Лана Барсукова - Счастливые неудачники [litres]

– Короткая жизнь?

– Да. У листика, ему остались секунды воздушной жизни. Скоро его затопчут.

– А длинная? У этой парочки? – с утрированной небрежностью спросил Петрович, чтобы скрыть волнение.

– Длинная жизнь у церкви. Она, как увядающая барыня, румянится с помощью подсветки, вы же видите.

– У кого тогда вечная жизнь? Такая бывает?

– Конечно, Лешенька, конечно, бывает. У любви. Только у нее. И ваш знакомый это понимал.

– Сомневаюсь, но я ему передам.

И, прокашлявшись, добавил:

– Я побегу, засиделся. Дел очень много.

Петрович ушел так стремительно, что вопросы «Когда ваш знакомый сделал эту фотографию? И кто эта женщина?» отрикошетили от его спины, а потом и вовсе отсеклись закрывающимися дверями лифта.

Дел у него больше не было. Они разом лопнули, как проткнутые шарики. Петрович неспешно поехал за город, к той самой церкви. При дневном свете она была как женщина, которая только что смыла косметику: посвежевшая и постаревшая одновременно, с приятной глазу чистотой и откровенностью морщин. Кирпич еще цел, но и он неминуемо разотрется в труху ветром и дождем, превратится в тлен. Вот она, длинная жизнь.

А любовь? Неужели вечная? Порхает, как бабочка, с цветка на цветок, перебирая мужчин и женщин. Ложится на плечи грузом страха за любимых, сушит ревностью, мучит расставаниями, застилает глаза слезами. И нет возможности заслужить это благо, приманить бабочку. Выбор всегда за ней. Любовь находит не обязательно самых лучших, или самых красивых, или самых умных, или самых честных. Она может выбрать даже не достойных себя, но это ее право. Как бабочка, которая сама решает, на чью голову опуститься.

Петрович обошел церковь, отыскал неподалеку маленький, заросший камышами прудик, сел на прогретый осенним солнцем валун. Достал из кармана конверт с фотографиями. Размеренными движениями порвал их на мелкие кусочки и пустил мозаику разноцветных обрывков на воду пруда. Долго смотрел, как они дрожат на поверхности, цепляются за торчащие стебли камышей, потом взял телефон и набрал Андрюху.

– Привет, это я. Нет ничего у меня. Все чисто, ложная тревога оказалась.

Пусть кто-то другой смахнет бабочку, но не он.

– Давай уже. Ну и копуша! – мама подстегивала дочь голосом ефрейтора.

– Щас, – обещала ускориться курносая девочка лет семи.

Но обещать не значит сделать. Девочка, не торопясь, отмывала руки от красок. Казалось, она расставалась с цветной грязью с сожалением и растягивала удовольствие наблюдать, как в раковину стекают разноцветные струйки. Мама нервничала.

– Побыстрее можно?

– Щас, – подтвердила твердость намерений дочь.

И опять взялась за мыло. На нем оставались разводы от красок, и хотелось еще раз покатать мыло в руках, чтобы посмотреть, как оно преобразится. Мама шумно задышала через нос.

– Все, нет моих сил больше.

Она потащила дочь в сторону выхода, по пути вытирая мокрые руки носовым платком. Ради ускорения и платком пожертвовать можно. На кону был урок игры на скрипке, на который они решительно опаздывали.

По дороге мама отчитывала дочь:

– Скажи, это только мне нужно?

– Что нужно?

– Скрипка! Вообще все! Все, что мы с папой стараемся тебе дать.

Девочка помалкивала.

– Нет, ты скажи! Вот так и скажи: нет, мама, мне ничего не нужно, я не хочу быть развитой девочкой, которую потом возьмут на хорошую работу, которая потом будет жить среди приличных людей, которая потом скажет матери спасибо… – женщина утомилась перечислять блестящие перспективы и сделала паузу.

Девочка молчала.

– Нет, ты скажи! Молчать и я умею, – приврала мама. – Ты так и будешь всю жизнь рисовать? Может, мы зря с папой стараемся сделать тебя разносторонней личностью? Может, просто купить тебе тонну красок и оставить тебя в покое?

– Ну нет, мне тонну не надо, – подала голос дочка.

– Вот видишь, – почувствовала вкус победы мама. – Ты же сама понимаешь, что надо не только рисовать. Надо развиваться!

– Так я хочу. Хочу на выжигание записаться и к Сан Санычу петь, – робко возразила дочь.

– К Сан Санычу? Под баян? Господи! – всплеснула руками женщина. – Давай тогда уж гусли купим, и будешь как в каменном веке жить. Мы с папой со стыда сгорим, но нас не жалко. Петь она под баян будет!.. И выжигать еще! А может, прямо на скрипке и будешь выжигать?

– На скрипке неудобно, она не ровная, – возразила дочь.

– Господи! За что мне все это? Ты хочешь быть как эта… Как ее? Изольда вроде твоя.

– Изольда красивая, – мечтательно сказала девочка и даже зажмурилась от восторга.

– Ага, такая красивая, что из театра поперли, – зло и ревниво отреагировала мать.

Дочь недоуменно выразила взглядом заинтересованность.

– Рано тебе еще сплетни слушать. Вот подрастешь, тогда и будешь, – мама дала обратный ход. – И вообще. Как ты не понимаешь? Мы с папой хотим, чтобы у тебя была насыщенная, полноценная жизнь. Чтобы ты стремилась в будущее, а не в прошлое.

– Я стремлюсь, – обреченно вздохнула дочь.

– Нет, ты не стремишься.

– Стремлюсь, – бесцветно повторила девочка.

– Так стремишься, что прошлый раз тебя папа с их дурацкого фотокружка еле вытащил. Папа был в шоке! На допотопной технике детей обучать! Зачем? Это же каменный век! Они бы еще кружок по плетению лаптей организовали. Ладно пластилин… Как ее? Маруся Ивановна? Это мелкая моторика, это мы с папой приветствуем. Хотя тоже, каких-то уродцев лепите… Нет в природе таких зверей… Ну это еще ладно, все-таки моторика, – снисходительно завершила речь мама.

– А может, и есть, – упрямо и угрюмо буркнула дочь.

– Нет, тебе говорят. Нормальными фотоаппаратами, современными, а не этими вашими, всех зверей давно зафиксировали. Господи! Как ребенку голову задурили! Хорошо, будем добирать культуру в других местах.

– Я не хочу в других, – исподлобья возразила девочка.

– Не хочешь? – взвилась мама. – А чего ты хочешь? Вообще, чего?

– Хочу быть красивой, как Изольда, – тихо призналась девочка.

– Ладно, допустим, – мама незаметно поправила шарфик на шее. – А работать ты кем хочешь?

– В клубе, кисточки после занятий мыть, – честно и отважно признался ребенок.

– В клубе? Кисточки мыть? – женщина зашлась от возмущения. – Ты понимаешь, что в таких клубах работают только неудачники? У которых в жизни ничего не получилось? Мы с папой умрем от огорчений, если такое случится. Это же отстой для лузеров!

– А что такое лузеры?

– Не что, а кто! Это те, кто не смог победить, кто проиграл.

– Кому?

– Проиграл победителям. Господи, это же так очевидно, – женщина всплеснула руками и на секунду выпустила детскую ладошку из своих настойчивых рук.

Девочка остановилась на месте, как отцепленный вагон.