Франц Холер - Стук [litres]

Когда она как-то поделилась об этом с одной из своих более старших сотрудниц, матерью троих детей, и та сказала ей, что все это глупости и она просто должна радоваться, ведь это время пройдет очень быстро, а потом дети вырастут и разъедутся. Юлия с этим согласилась. Мануэль засыпал, как только его голова касалась подушки, и Юлии не хотелось его будить по ночам, она берегла мужа, ведь у него был напряженный график работы, но и сама она не могла полночи сидеть у кроватки Томаса и успокаивать его.

Мануэль уже предлагал найти девочку-няньку, как это делают другие семьи, в которых муж и жена работают, но Юлия не велась на эти уговоры, она подозревала, что в результате она еще третьего ребенка повесит себе на шею, ведь няньки все такие молодые и от них нельзя всерьез ожидать, что они будут вставать в час ночи, чтобы утешать ревущего малыша, когда обычно даже понять невозможно, что его беспокоит.

Тогда они остановились на приходящей няне на то время, когда им вечером надо будет куда-то пойти вместе. Барбара, соседская девочка, приходила охотно, она еще училась в школе и хотела стать воспитательницей в детском саду. Но совершенно спокойной Юлия, впрочем, не могла оставаться. Однажды, когда они вернулись домой, Барбара растерянно сидела в комнате с Томасом на коленях, который с посиневшим лицом хрипел и кашлял. Это был первый случай приступа ложного крупа. Мануэль тогда так испугался, что забыл все, что он об этом знал, и позвонил своему коллеге, детскому врачу. Тот посоветовал им сделать малышу паровую ингаляцию, они отправились с Томасом в ванную комнату и пустили в ванну горячую воду, пока над ними не повисла паровая завеса, как в сауне, и действительно, после этого Томас снова стал дышать спокойно.

Следующий приступ случился дома у матери Юлии, которую на такой случай Мануэль снабдил противосудорожными свечками, но пожилая женщина сказала им на другой день, что она дала Томасу ложку растопленного сливочного масла с сахаром, это помогало еще Юлии и ее брату, так что подействовало и на Томаса. Мануэля это рассердило, поскольку он не доверял домашним рецептам, считая их предрассудками. Но когда он однажды вернулся домой поздно, Юлия и Томас были на кухне, и она ему рассказала, улыбаясь, что она только что избавила малыша от приступа ложного крупа при помощи ложки растопленного сливочного масла с сахаром. Мануэль был озадачен, поскольку он не мог себе представить, какими целебными свойствами может обладать комбинация горячего сливочного масла с сахаром, но когда Юлия его спросила, что ему важнее, стало ли его ребенку лучше или он непременно должен понять, отчего его ребенку стало лучше, Мануэль все-таки признал свое поражение.

– Мы же собирались пойти на пикник, – сказала Юлия. – Ты идешь?

– Естественно, – ответил Мануэль.

Часом позже они представляли собой счастливую семью, следующую по пути на Вал Розег. Мириам за плечами Юлии, Томас попеременно то сидел в коляске, которую толкал Мануэль, то сам толкал свою коляску, то сидел на плечах Мануэля. Они шли через мост, под которым бурлил Бернинский ручей («Смотри, видишь ручей, Томи?» – «Ты крепко его держишь, а, Мануэль?»), потом поднялись по лиственничному лесу на поляну, где летом каждое утро играл маленький курортный оркестр. Звуки вальса сопровождали их, когда они осторожно пробирались мимо слушателей, которые были рассеяны по скамейкам и, с программками в руках, внимали оркестру, глядя на кроны деревьев и мягкую лесную почву.

Томас долго стоял и смотрел на музыкантов. – Музыга! – сказал он так громко, что некоторые из присутствующих повернули свои головы к нему.

– Тсс! – прошипел Мануэль и попытался сдвинуть сынишку с места.

Томас упирался.

– Тома музыга! – заорал он.

Люди стали оборачиваться на мальчугана.

– Да, – прошептал Мануэль, – прекрасная музыка, надо тихо слушать.

Он вопросительно обернулся к Юлии и указал на свободную скамейку.

Юлия согласно кивнула, и они сели. Юлия расположилась на краю скамейки, чтобы Мириам могла оставаться у нее за спиной.

Мануэль взял Томаса на колени.

Вальс набирал силу, наверное, это были «Дунайские волны» Иоганна Штрауса. Мануэль и Юлия почувствовали облегчение, когда Томас успокоился и рукоплескал громче всех.

Кода Юлия выразила желание идти дальше, Томас заявил, что он хочет остаться здесь. Мануэль и Юлия согласились с тем, что прослушают еще одну пьесу, это было «Лето» из «Четырех времен года» Вивальди.

– Мам! – закричала Мириам во время медленного соло виолончели.

– Она хочет идти дальше, – сказала тихо Юлия Мануэлю, – я уже пошла.

Когда она, стараясь сделать это незаметно, поднялась, Томас потребовал:

– Мама, ждать!

– Тсс, – прошептал Мануэль.

– Мам! – крикнула снова Мириам еще более настойчиво, и Юлия указала малышу, что будет ждать его впереди.

Малыш этого не понял.

– Мама, здесь ждать! Музига! – сказал он громко и вцепился в штанину Юлии.

Тщедушная скрипачка закончила свою кантилену, скосив глаза на шумящего мальчика, и оркестр заиграл последний пассаж.

Мануэль поднялся со вздохом, взял Томаса за руку, и в то время, как тот громким голосом, к неудовольствию в основном пожилой публики, вовсю настаивал на своем дальнейшем наслаждении «музигой», вся компания, сопровождаемая возгласами «Мам! Музиг! Тсс!», медленно удалялась прочь от классики в лиственничном лесу.

– Пожалуй, стоит нам купить для Томаса несколько кассет с классической музыкой, – сказал Мануэль, когда они уже в долине, присев на скамейку на обочине, поедали свои бутерброды, заготовленные Юлией.

Мириам сидела на одеяле в траве и играла сосновыми шишками, которые насобирал для нее Томас.

Юлия сказала, что ее тоже поразил такой интерес малыша, но она хорошо себе представляет, что такое событие само по себе легко может увлечь малыша, и конечно, почему бы не купить для него диски с классикой.

Что касается музыки, то Юлия пострадала от нее – еще в детстве ее принудили заниматься скрипкой с учителем, которого она ненавидела: он при каждой возможности прикасался к ней, указывая правильные движения руки при ведении смычка или положение пальцев на грифе инструмента. Манера, с которой он каждый раз вставал позади девочки и направлял своей рукой ее правую руку со смычком, вызывала в ней отвращение при одном только воспоминании об этом, а назойливый запах «питралона», популярного в то время средства после бритья, которым учитель пользовался, стал ей настолько противен, что она потом подарила Джулиано, от которого исходил тот же аромат, более дорогой одеколон, иначе она буквально не могла к нему приблизиться.

Вообще-то Юлия была музыкальна, она любила петь, любила слушать пение, и если она покупала себе пластинки, то это были чаще всего итальянские певцы, такие как Брандуарди и Лучо Дала, а также такие певцы, как аргентинец Атауальпа Юпанки. И Жорж Брассанс ей нравился; когда он недавно в шестьдесят лет умер от рака, она поставила его пластинку с песней «J» aurais jamais dû m»éloigner de mon arbre» и вдруг заплакала, как будто потеряла близкого друга.