Франц Холер - Стук [litres]

Затем Мануэль засмеялся почти по-мальчишески и сказал, что недавно при разборе историй болезни своих пациентов ему в руки попала одна фотография, полученная им когда-то от женщины, которой он очень помог, и эта женщина ему сразу же напомнила о ней. Он встал, взял со своего письменного стола фотографию и протянул ее Анне с вопросом, не ее ли это мать, быть может, даже с маленькой Анной на руках.

Анна тоже встала, сделала шаг к окну с фотографией в руках и затем произнесла спасительное предложение:

– Нет, это не моя мать.

Мануэль был потрясен – потрясен, как тогда, когда он после долгого подъема при свете полной луны достиг вершины Монблана и в это мгновение взошло солнце.

Ему захотелось закричать, подпрыгнуть, пуститься в пляс, как безумному, от благодарности. Вместо этого он только улыбнулся и произнес:

– Нет? Значит, это просто совпадение.

– Тем не менее какое странное совпадение, – усмехнулась Анна, – это моя тетя.

Эти слова отдались шумом бури в ушах Мануэля. В его глазах потемнело. Он присел на стол и схватился руками за его края.

– Ваша тетя? – спросил он почти беззвучно.

– Да, сестра моей матери. И ребенок – это моя кузина.

Мануэль вцепился в стол. Он понимал, что не должен терять нить нормального разговора.

– Как ее зовут? – спросил он.

– Мануэла.

Говори дальше, сказал себе Мануэль, продолжай говорить дальше.

– И вы их знаете, я имею в виду, вы с ними в контакте?

Анна засмеялась:

– Мы же перешли на «ты», так ведь?

Мануэль кивнул и сделал извиняющийся жест.

– Конечно, я их знаю. Хотя контактов у меня осталось немного, – рассказала Анна. – Тетя Моника лет десять назад вышла замуж за дипломата, теперь она живет в Вашингтоне, Мануэла там учится в университете. Изучает, кажется, социологию.

Штормовой ветер несколько утих. Небольшое облегчение. Во всяком случае, они довольно далеко обе. Говори дальше, Мануэль, приказал он себе, говори дальше и как можно естественней!

– Как ее звали, напомни еще раз, твою тетю?

– Фукс. Тогда. Теперь ее зовут Бек.

– Да, верно. Фукс. Ева Фукс.

– Нет, Моника. Моника Фукс. Что с ней было, чем ты ей помог? – Теперь в Анне проснулось любопытство.

Мануэль испугался. Ложь сразу обернулась местью.

– Я… ммм… я считаю, это должно оставаться врачебной тайной…

Спасся.

– Ясно, пусть так. Я же могу сама спросить ее. – Анна засмеялась: – Она, конечно, удивится.

Внимание, Мануэль, ты должен этому воспрепятствовать! Не надо бы ее удивлять. Но как теперь это сделать? Он только что почувствовал себя спасенным – и вот снова попал в западню. Он не находил никакого другого пути, кроме прямого.

– Анна, – сказал он с глубоким вздохом, – у меня есть к тебе просьба.

Анна вернула ему фото, села и посмотрела на него.

Мануэль в свою очередь тоже сел:

– Было бы лучше, если бы ты ничего не рассказывала своей тете.

– Вот как?

– Да. Мне это довольно трудно объяснить, но я просто прошу тебя об этом.

Анна была удивлена. Из авторитетного доктора Риттера Мануэль неожиданно превратился в просителя, подавленно сидевшего перед ней.

– Хорошо, если ты так хочешь…

– Я действительно так хочу. И я еще бы тебя попросил, чтобы ты ничего не говорила об этом ни Томасу, ни моей жене.

Анна понимала все меньше.

– Значит, тетя Моника когда-то была твоей пациенткой?

– Да. Пожалуйста…

– Значит, это что-то вроде тайны, которую мы вместе должны хранить?

– Не совсем так. Просто это должно остаться между нами.

– Но почему все же?

Как Мануэль уже говорил, он не может сейчас ей все объяснить, но для него было бы лучше, если она все будет держать в тайне.

Она попытается это сделать, сказала Анна, глядя себе под ноги, хотя ей бы не хотелось иметь никаких тайн от Томаса.

– Пожалуйста, – повторил Мануэль, и девушке вдруг показалось, что в его глазах угнездился страх.

Анна шла, после того как она покинула кабинет Мануэля, пешком вниз с Цюрихской горы в город, чтобы дойти до театрального училища. Она должна двигаться размеренно и не спеша, как советовала ей ее гинеколог.

Этот разговор девушку взволновал. Его предметом вовсе не был вопрос о том, оставит ли она ребенка или ей придется сделать аборт, разговор об этом пошел совсем не так, как в импровизированной сцене с Мириам: Мануэль, очевидно, с пониманием отнесся к ее решению. Это было, несомненно, связано с определенной установкой Томаса. Он отказался от своей стажировки в Мексике и переговорил со своим коллегой в Тесине, и тот воспользовался открывшейся возможностью поехать в Мексику, а Томас теперь будет четыре месяца заниматься каштановыми деревьями в долине Маджа. Мать уже предложила ему пройти краткий курс итальянского языка.

Но они еще не решили, хотят ли они пожениться. С этим не спешили ни он, ни она. Но остаться вместе они хотели, и это было главное. Анна не собиралась стать матерью-одиночкой.

Она прошла мимо университета и повернула к парку Рехберга позади Высшей музыкальной школы, к разбитому на террасы, ухоженному саду со старым фонтаном, цветочными клумбами и деревьями с подпорками возле известняковой стены.

На скамейке в тени было свободно одно место, рядом со студенткой, которая читала книгу и делала в ней пометки карандашом.

Анна села и стала смотреть на линию горизонта над городом, над цепью Ютлиберга, над которой спокойно тянулось большое летнее облако в форме черепахи.

Ей вдруг стало немного не по себе.

Она достала из своего маленького рюкзака фляжку и выпила из нее глоток воды.

На той встрече, как ей стало уже ясно, речь шла единственно об этом фото – о фото, на котором странным образом была изображена сестра ее матери со своей единственной дочерью. Ее тетя Моника, оказывается, была пациенткой Мануэля. Это могло быть случайностью, в общем-то ничего необычного.

Необычным было то, что Мануэль так долго хранил у себя это фото. Это казалось для него очень важным, настолько важным, что его руки слегка дрожали, когда он держал его – Анна не могла не заметить этого, – настолько важным, что он сделал из этого тайну.

Тогда речь здесь может идти разве что о любовной истории. Любовной истории между Мануэлем и ее теткой Моникой, любовной истории, о которой его семья ничего не знает и знать не должна. Анна улыбнулась этим своим мыслям и вспомнила о праздновании дня рождения два дня назад, этом апофеозе семейной гармонии, в зале загородного ресторана. Тетя Моника всегда ей нравилась, и Анна вполне могла понять, что та, будучи молодой женщиной, могла очаровать не только Мануэля, но и вообще любого мужчину. Как и ее мать, она воспитывала свою дочь одна, и два или три раза, когда она была еще маленькой, они вместе ездили на каникулы на юг Франции, где у друга тети Моники был свой дом. Потом сестры рассорились друг с другом, и чем дольше Анна раздумывала об этом, тем вероятней казалось ей, что тогда этот друг Моники положил глаз на ее мать.